лежали засохшие насекомые — и черные бабочки, и мягкотелые жуки, и еще какие-то уродцы.

Были в палатке и другие предметы, но Джонни не стал их разглядывать. Он бросился к столу.

На столе лежало несколько книг, тетрадь в синей клеенчатой обложке, старомодные большие карманные часы с цепочкой. Джонни схватил тетрадь.

Это был дневник. Написанный, казалось, совсем недавно. Бумага не пожелтела и не слиплась.

«18 апреля 1914 г. Этот остров — рай для зоолога! Я не встретил здесь ни одного знакомого вида, повторяю — ни одного. И целый ряд новых видов, и не только видов, но весьма вероятно — типов. Названия придумаю после. Насколько могу судить, то же относится к растениям. Здешние фауна и флора не похожи ни на какие до сих пор известные. Ни современные, ни ископаемые. На мою долю выпало великое открытие. В жизни ученого такое бывает редко. Я счастлив. И хотя мне чуждо тщеславие, приятно все-таки думать о том, какое впечатление произведут в Лондоне мой доклад и коллекции.

20 апреля 1914 г. На берегу я нашел несколько раковин, похожих на Rissoa costata, но более мелких и закрученных в противоположную сторону.

21 апреля 1914 г. Зубастые птицы не имеют ничего общего с археоптериксом. Это — новый класс. Новым классом следует считать и четырехногих насекомых — Insecta quadrupeda.

25 апреля 1914 г. Акулы не заходят в лагуну Пуа-ту-тахи, так как они не едят этих рыб».

Джонни листал дневник дальше. Репортерским своим нюхом он чувствовал, что найдет разгадку смерти незнакомца.

«20 августа 1914 г. Две недели назад за мной должны были приехать. Не понимаю, что случилось. Похоже, что я попал в трудное положение. Запасы мои кончаются. Между тем плоды, рыбы, птицы, моллюски на острове безвкусны и мало питательны. Необходимо растянуть рацион. Ну, что же. Приходилось бывать и не в таких переделках. Приедут же за мной в конце концов.

13 сентября 1914 г. Провизия кончилась. Сегодня выскреб до крошки муку и еще раз вычистил пустые консервные банки. Слава богу, есть вода. Перехожу целиком на подножный корм. Самочувствие скверное, я сильно похудел. Удивительно, что здесь ничто не загнивает, не скисает, не портится. Даже во время дождей. Поразительное отсутствие гнилостных микроорганизмов! Я решил систематически разжигать костры на берегу и на вершине. Может быть их заметят полинезийцы или немцы. Как бы мне пригодилось зто новое изобретение — беспроволочный телеграф!

20 сентября 1914 г. Чувствую, что слабею от голода. Голодаю уже неделю, недоедаю — много дольше. Здесь фактически нет пищи — плоды и рыбы совершенно не питательны. Светящиеся круглые черви выходят на берег в период спаривания. Я нашел их кладки — под камнями в приливной зоне».

И — последняя запись:

«8 октября 1914 г. Сегодня я, очевидно, умру. Не могу шевельнуться. Прошу передать мои коллекции и записи Королевскому обществу в Лондоне. Прошу сообщить о случившемся моей жене миссис Анне Уиндгем, Эдинбург, Чэнсери род, 21. Прошу Королевское общество позаботиться о моей семье. Прощайте все. Я ни о чем не жалею.

Мартин Уиндгем»

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

И еще — неоконченное письмо:

«Дорогая Анни, прости меня за то, что я причинил тебе столько горя. Смерть моя не напрасна; думаю, что в последние месяцы мне удалось обогатить науку. Я всегда любил тебя и нашего мальчика. Пусть он вырастет…»

На этом письмо обрывалось.

Мозг Джонни заработал лихорадочно. Как всегда при встрече с настоящей сенсацией.

«Все ясно. Уиндгем — англичанин. Каролинские острова принадлежали в 1914 году Германии. За ним не приехали, потому что началась война. Судно вышло за ним, но его, вероятно, потопили немцы. В Англии решили, что судно погибло после того, как Уиндгем был взят на борт.

Но это же действительно сенсация! И коллекции его целы, и дневник. И труп его цел — здесь же нет гнилостных микроорганизмов!

Браво, Джи Ар Мелвин! Эта малоприятная находка оправдывает всю затею. Ну, тут уж шеф не отделается долларом за строчку!»

Джонни совершенно забыл о своей слабости. Он наклонился над трупом, и спал обыскивать карманы. Ничего кроме ржавого перочинного ножа не нашел.

Вдруг Джонни резко выпрямился и застыл с широко раскрытыми глазами. Он почувствовал, что челюсть его отвисает. Его охватил безумный ужас — как после укуса змеи. Ведь его положение нисколько не лучше положения Уиндгема в сентябре 1914 года. Он умрет с голоду! А потом найдут его труп — не подвергшийся гниению. Змеиный яд не подействовал на него не потому, что он вовремя принял меры. А потому, что на этом адском острове все не так — ядовитые змеи безвредны, трупы не гниют, рыба и плоды несъедобны.

О господи, он же умрет, умрет через несколько дней — неминуемо!

И Джонни упал ничком, закрыв лицо руками. Он плакал как ребенок, лежа рядом с улыбающейся мумией.

Человек может просуществовать без пищи более месяца — если есть вода. Люди, ставшие жертвами кораблекрушения или заблудившиеся в тайге, погибают гораздо быстрее, но не от голода, а от страха. И вряд ли Джонни Мелвин протянул бы на острове Пуа-ту-тахи более двух недель, так как был совершенно деморализован. Все наполняло его ужасом — желтая мумия там, наверху, зубастые птицы, светящиеся черви. Он лежал целыми днями в палатке, вставал только затем, чтобы выпить воды, засыпал тяжелым сном и просыпался в полном отчаянии.

В одну из ночей ему приснился город. Это был Уикфилд — и не Уикфилд — странный город, абсолютно пустынный. Слепые окна домов, нигде нет света. Он шел один по черной улице и завернул за угол. Впереди загорелись два красных огонька, они становились все ярче и больше, по мере того, как он к ним приближался. И он увидел, что это глаза сиамской кошки. Кошка улыбалась в болезненном оскале и смотрела на него, выгнув спину. Он подошел к ней и хотел ее погладить. Кошка повернулась и бросилась бежать. Он побежал за ней и вдруг почувствовал, что за ним тоже гонятся. Раздались голоса, звучавшие гортанно и неразборчиво. Он не понимал ни единого слова, ему было очень страшно, он бежал и бежал, а голоса приближались. Он понял, что погибает и проснулся.

Был день и были слышны приближающиеся голоса. Он не поверил. Но кто-то откинул полог палатки. Так явилось спасение.

Матросы небольшого индонезийского судна, зашедшего за пресной водой, обласкали Джонни, накормили его.

Насытившись, Джонни приободрился, голова его вновь стала работать.

До конца месяца оставалось еще девятнадцать дней, но не могло быть и речи о