– Я в долгу перед Финесом, – объяснил мне Драммонд. – Он, как ты знаешь, помог мне получить оправдание, и я обещал ему… или, по крайней мере, Сара обещала ему… что Керри сможет приехать и побыть с нами какое-то время, научиться быть леди.

Их приезд ожидался весной.

– Все они? – с надеждой спросил я.

– Нет, только Керри и Финес. Всю семью он собирается привезти позднее.

Элеонора и Джейн были разочарованы – они не увидят Конни и Донах.

– Мне бы так хотелось, чтобы тут жила девочка моего возраста, мы могли бы играть, – объяснила Элеонора, и Джейн тут же обиделась и сообщила, что теперь уж никогда больше не будет играть с Элеонорой.

– Бедняжка Джейн такая обидчивая, – заметила мама, когда Джейн наконец удалось успокоить.

– Она не будет такой, если ты перестанешь внушать ей, что она пуп земли, – сказал я. – Тогда Джейн не будет так расстраиваться, если кто-то выскажет мнение, отличное от ее.

– Нед, послушай-ка, – ответила мама, обижаясь точно так же, как Джейн. – Не думаю, что тебе позволительно делать мне замечания.

Я извинился. В те дни я почти не противоречил матери, но теперь это не имело значения, потому что к нам ехала Керри.

Я рассказал про нее моим друзьям.

– Весной ко мне приезжает друг из Америки, – как бы невзначай сообщил я, когда мы сидели вокруг костра на прохладном осеннем воздухе. – Она ирландка. Ее зовут Керри Галахер.

– Девчонка?

Мое сообщение не вызвало у них энтузиазма.

– Я не думаю о ней как о девчонке, – строго ответил я. – Она настоящий человек.

Они по-прежнему оставались мрачными, и больше я им про нее не говорил.

Моя мать тем временем предпринимала невероятные усилия, чтобы произвести хорошее впечатление на гостей. Гостиную перекрасили в светло-зеленый цвет, холл – в белый (мне это совсем не понравилось – уж слишком строго), а во всем западном крыле, которое отводилось гостям, поменяли мебель.

– Мама, как ты могла выбрать такую мебель?! – в ужасе воскликнул я, когда увидел темные тяжелые комоды и буфеты. Они все казались выбросившимися на берег китами. Прежде я никогда особо не думал о мебели, но теперь обнаружил, что массивная, мрачная мебель вызывает у меня протест.

– Это не совсем мой стиль, – призналась мама, чей элегантный будуар был обставлен в стиле регентства. – Но Максвелл решил, что это модно и современно.

Я открыл было рот, но поспешил его закрыть, не сказав ни слова. Бесполезно сетовать по поводу Драммонда, который тратит деньги, чтобы обставить мой дом. Она только ответит, что дала ему разрешение, а мне еще рано критиковать. Когда мне исполнится двадцать один год, будет уже не рано. Но не сейчас.

Обновлениям не было конца. Из Дублина привезли повара, чтобы Галахеру подавали лучшие блюда, а моя мать ездила в Голуэй договориться с торговцами о поставке свежих продуктов на протяжении всего мая. Я считал, что ей не подобает так торговаться, но у нас не было экономки, а Драммонд хотел, чтобы торговцы сами приехали в Кашельмару. Он желал задавать приемы, чтобы Финес Галахер думал, будто мы живем великосветской жизнью, но, хотя моя мать покорно написала письма местным джентри, они все нашли предлоги, чтобы не приходить.

Я переживал оттого, что ее унижают подобным образом, и знал, что она тоже переживает. Мать помалкивала. Драммонд сердито сыпал проклятиями, она же покорно принимала случившееся.

Один раз я видел мать расстроенной на Рождество, когда она увидела плачущую Элеонору из-за того, что девочки Ноксов устраивают праздник в Клонбуре, а ее не пригласили.

– А мне бы так хотелось! – сквозь слезы сказала Элеонора матери.

– Мы устроим для вас здесь специальный праздник, – попыталась утешить ее мать, но я, перед тем как отвернуться, увидел горькое выражение на лице сестры.

Наконец наступила весна. Я начал вычеркивать дни в моем календаре. Во время занятий мистер Уотсон без перерыва бубнил что-то про Реформацию, а в часовне мистер Маккардл корил меня за то, что я захотел отложить конфирмацию, назначенную на Пасху.

Зацвели нарциссы. Ожил сад моего отца. Как-то раз Драммонд заявил, что нужно распахать землю и посеять овощи, но я так категорически стал возражать, что он предпочел закрыть эту тему.

– Нед, я не знал, что ты так любишь этот сад, – поспешил сказать он; я ничего не ответил.

Сад был отцовским наследством, единственным звеном, связывавшим меня с драгоценными давними временами, и когда я заходил сюда, то вспоминал собственное обещание искупить вину перед ним и воображал, что сад – не только звено, связующее меня с прошлым, но и мост в более счастливое будущее.

Наступил май. Мне было пятнадцать с половиной, Керри – на девять месяцев меньше, и мы не видели друг друга два года.

– А что, если она стала другой? – обеспокоенно спросил я у Нэнни. – Что, если Керри перестанет мне нравиться?

– Настоящий друг никогда не меняется, – утешила Нэнни.

Я попытался вспомнить, как выглядит Керри. Она всегда была пухленькой, и пуговицы на ее платье, казалось, вот-вот оторвутся. У нее были рыжевато-золотистые волосы и подбородок с ямочкой. Она теперь, конечно, должна выглядеть старше. И я выглядел старше. Я уныло разглядывал себя в зеркале и заметил, что волосы, которые прежде были светлыми, приобрели цвет грязи, а лицо превратилось в поле боя по меньшей мере трех разных видов прыщей.

– У меня ужасный вид! – в отчаянии воскликнул я, придя к Нэнни. Я не мог понять, почему не замечал этого прежде.

– Ну-ну, – утешила Нэнни. – Стриги волосы и мой хорошенько лицо каждый вечер, и вскоре будешь таким же красавцем, каким был твой папа.

Я решил, что ее оптимизм граничит со снисходительностью, но стал мыть лицо и попросил ее постричь меня.

Драммонд взял меня встречать Галахеров в Голуэй. Я надел новый темный костюм и положил в жилетку отцовские карманные часы с золотой цепочкой. После этого почувствовал себя фонарным столбом в ожидании фонарщика. Стоило мне взглянуть на широкоплечего, мускулистого Драммонда, как я проникался жуткой завистью.

Финеса Галахера я увидел раньше, чем Керри. Изо рта у него торчала его обычная большая сигара, его голубые глаза светились, и с расстояния в двадцать футов я слышал, как позвякивает золото в его карманах.

– Макс, дорогой мой старый друг! – воскликнул он, кидая сигару в водосток (откуда ее тут же вытащил нищий), раскинул руки, по его щекам покатились слезы.

– Синяя Борода! – пискнуло что-то маленькое и круглое за ним.

Она заплясала в мою сторону. Ее волосы казались рыжевато-золотистыми под громадной шляпой с цветами, но в этот момент рука сорвала шляпу, и я увидел курчавую челку.

– Кругломордик? – неуверенно спросил я, хотя и знал, что это она. Глаза у нее остались прежними, вызывающе голубыми. – Привет, как дела?