– К тому же, – сказала мне позднее мама, – у меня нет цели поставить Керри английское произношение; если я научу ее говорить как американка хорошего происхождения, мне этого будет достаточно. Я буду знать, что мои усилия не затрачены впустую.

Керри ко всему этому, казалось, относилась доброжелательно, так что я за нее не беспокоился. Зато снова наслаждался летом. Каждое утро бездарно тратил на занятия с мистером Уотсоном, но три раза в неделю встречался с друзьями на склоне горы, и хотя после этого допоздна засиживался за моими заданиями, это не имело значения. Я понял, что мне для сна не требуется много времени, и если даже ложился после полуночи, то нередко вставал до рассвета и наблюдал восход над озером.

В конце июля я обнаружил, что Керри затосковала. Была суббота, и мы решили устроить ланч в полуразрушенном домике, а потом, прежде чем возвращаться домой на чай, подняться на Мать Дьявола. Естественно, трое младших пожелали к нам присоединиться, но на сей раз я был тверд и настоял, чтобы они остались.

– Им не по силам подняться на гору, а потом спуститься, – объяснил я матери. – Они будут ныть, покоя нам не дадут.

– Ну, по крайней мере, на пикник ты бы мог их взять, – заметила мама.

– В другой раз – с удовольствием, но не сегодня.

– Это почему? – спросила мама, мгновенно проникшись подозрительностью, хотя я понять не мог, с чего бы это.

– Потому что у меня есть возможность гулять с Керри только раз в неделю, – рассудительно напомнил я. – Обычно я не возражаю, что маленькие увязываются следом, но в данном случае, когда мы собираемся идти далеко, я предпочитаю, чтобы они остались дома.

– Ну, не знаю, не уверена, что мне это нравится, – проговорила мама и добавила, будто ей показалось, что ее слова требуют пояснения: – Я думаю, с твоей стороны это эгоизм.

– Мама, ну подумай, какого слона ты делаешь из этой мухи.

– Нед!

– Извини, но это правда.

Я думал, мама и дальше будет возражать, но она явно поняла бесполезность этого, потому что отпустила нас.

На полпути к домику Керри призналась:

– Рада, что ты отбился от матери. Я бы не возражала, чтобы маленькие пошли, но твоя мать всегда пытается испортить мне удовольствие.

Я остановился:

– Правда?

– Понимаешь… – Керри пнула носком веточку, а еще через секунду добавила: – Знаешь, она не похожа на мою маму. – А потом, еще немного подумав, пробормотала: – Жаль, что мама не поехала со мной.

Керри расплакалась.

Меня охватил ужас. Вид плачущего Галахера противоречил всему тому, что они воплощали собой для меня, и мне казалось, что я присутствую при каком-то ужасном богохульстве. Я искал слова, но они не давались мне. Нащупав платок, я обнаружил, что он – других при мне не было – грязный, и моя беспомощность повергла меня в такие мучения, что я мог только в отчаянии смотреть на нее.

– Что ты молчишь! – сквозь слезы проронила Керри. – Стоишь там как манекен?

Я выпалил первое, что мне пришло в голову:

– Ах ты, бедный, бедный Кругломордик. Почему ты не говорила, что хочешь домой?

Она проглотила слезы, выхватила грязный платок у меня из руки, высморкалась в чистый угол.

– Боялась, ты решишь, что я такая неблагодарная и подлая, – объяснила она. – Знаю, ты любишь Кашельмару. Не думала, что ты меня поймешь.

– Не пойму? Ты тосковала по дому и думала, что я тебя не пойму? Это я-то не пойму? А как, по-твоему, я чувствовал себя в Америке, когда Драммонд и мама таскали меня за собой, а я не знал, когда снова увижу дом?

Она шмыгнула носом и промокнула глаза другим чистым уголком.

– Я поняла, что ты особенный, когда мы познакомились, – призналась она. – Но не понимала, что это из-за тоски по дому. Ты всегда был спокойный, никогда не улыбался, сидел себе в уголке и изображал хорошего мальчика. Мы с Клер, прежде чем познакомились с тобой по-настоящему, думали, что ты какой-то странный.

– Знакомство с тобой и Клер – это лучшее, что случилось со мной в Америке.

– Вот те на! – воскликнула она. – Это не очень-то хвалебный отзыв обо всем остальном, что случилось с тобой в Америке!

К моему огромному облегчению, она захихикала.

– Мама с Драммондом, – буркнул я. – Это было очень нелегко.

– Могу себе представить. Моя мать до сих пор не знает, что они не женаты. Папа заставил меня поклясться на Библии, что я не проболтаюсь ей об этом в своих письмах.

– Тебя потрясло, когда ты узнала?

– Конечно, но папа все так хорошо объяснил. Сказал, что мне рано или поздно придется узнать разные стороны жизни, так лучше это сделать рано, чем поздно. Он объяснил, что твоя мама и Драммонд так любят друг друга, что они, считай, женаты. Но мистер Драммонд ведет себя очень умно, делает вид, что живет в другом доме, поэтому все обходится без скандалов. Папа сказал, что это страшный грех и сама я никогда в жизни не должна допустить подобной безнравственности, иначе Господь накажет меня, но твоя мать жила такой нелегкой жизнью, что Господь так вот даровал ей маленькое вознаграждение. Правда, не пояснил, какая такая нелегкая жизнь у нее была, только что достаточно нелегкая, чтобы Господь проникся к ней сочувствием и сделал для нее послабление. И он наговорил много хороших вещей про твою маму, какая она настоящая леди и как я должна ей угождать.

Я услышал сдавленное рыдание.

– Моя мама плохо к тебе относилась?

– Понимаешь…

– Плохо?

– Я ей не нравлюсь, – смело заявила Керри, возвращая мне платок. – Она старается, но ведет себя так, будто она Иисус Христос, а я ее крест. Знаю, что я вульгарная, но папа и мама никогда не дают мне понять, что я уродина и тупица, а они знают меня лучше, чем она.

– Ты мне нравишься такой, какая ты есть, – возразил я.

– Вульгарная, уродливая и тупая?

– А хоть бы и так!

Она снова захихикала, и теперь я тоже засмеялся и взял ее за руку:

– Керри, я не могу поверить, чтобы моя мама была такой недоброжелательной, но, если ты клянешься, что это правда, я попрошу мистера Драммонда поговорить с ней. Меня она не послушает, а его – да.

– Нет, – отказалась она. – Не надо. Я чувствую себя лучше теперь, когда знаю, что могу рассчитывать на твое сочувствие, а если мистер Драммонд узнает, то он может написать папе, а папа меня заберет.

– Так разве ты не этого хочешь? Если ты тоскуешь по дому…

– Ты хочешь, чтобы я уехала?

– Ничуточки!

– Вот и хорошо. Тогда я остаюсь. Я, вообще-то, не хочу домой. Я бы чувствовала себя такой неудачницей, и папа был бы разочарован.

Мы дошли до полуразрушенного домика.