Вопрос огоньковской «Викторины»: «12. Когда была основана Одесса?» Ответ: «В 1794 г. (прежнее название Хаджибей было переименовано в военно-портовый город)» [Ог 26.02.28].

6//26

Навстречу им из гудящего леса выходил Соловей-разбойник, грубый мужчина в каракулевой шапке. — Соловей-разбойник — персонаж былин, враждебное людям чудовище. Имеет отчасти человеческий, отчасти зооморфный облик, напоминая гигантскую птицу (летает, живет на деревьях — на «тридевяти дубах»). Разбойником в прямом смысле Соловей-разбойник не является: он никого не грабит, а лишь сторожит лесную заставу на прямой дороге в Киев, отпугивая путешественников ужасным свистом, от которого дрожит земля и валятся деревья. Илья Муромец подстрелил Соловья из лука и привез его пленным в Киев.

Описывая Соловья-разбойника в виде «грубого мужчины в каракулевой шапке», промышляющего грабежом, соавторы модернизируют его образ, следуя в этом уже наметившейся традиции. В юмористике эпохи ЗТ этот образ напоминает о «лесном воинстве» Гражданской войны (как в «Докторе Живаго» или «Тихом Доне») или о «разбойнике» в переносном смысле, с топором и обрезом (см., например, карикатуру в Кр 06.1928, где черты такого Соловья-разбойника приданы советскому бюрократу.

Примечания к комментариям

1 [к 6//5]. В рассказе М. Тарловского «Пробег» (см. о нем следующее примечание — 6//6) «машина увита гирляндами еловых ветвей и алыми лентами с революционными надписями» [Ог 24.07.27]. Хвойные ветви в те годы применялись в качестве декоративного убранства как снаружи (здания, арки, автомобили), так и внутри помещений (конференц-залы, клубы, фабрики-кухни).

2 [к 6//6]. Помимо самого очерка Джека Лондона, соавторы могли быть знакомы с его популярными пересказами, например, в «Приключениях Джека Лондона» Л. Вайсенберга (М.-Л., 1926; рисунки Н. Лапшина, 49–54). В этой книжке «для среднего и старшего возраста» об анархическом поведении будущего писателя и его команды рассказывается так:

«Лодка [Джека] шла впереди всех… Товарищи Джека раздобыли несколько американских флагов. Приближаясь к какому-нибудь городку или селению, они выкидывали флаг, объявляли себя «передовой» лодкой и спрашивали жителей, какая провизия заготовлена для армии. Все принимали солдат из передовой лодки за представителей армии безработных и нагружали ее табаком, кофе и сахаром. А пираты пожирали и раскуривали все это.

Командир Келли узнал об этом и послал вдогонку за передовой лодкой двух человек… Келли приказал гонцам арестовать парней из передовой лодки, — но как же им было выполнить его справедливый приказ?..

Боевые парни высадились на берег и устроили себе прекрасный ужин с пением и танцами…

Передовая лодка под управлением Джека продолжала мчаться вперед, забирая все, что попадалось ей на глаза. Однако справедливый Келли нашел способ поймать ребят с передовой лодки: он послал по обоим берегам двух конных, которые предостерегали фермеров и горожан относительно передовой грабительской лодки.

Времена теперь изменились. Вместо сахара и кофе веселые ребята находили в новых местах суровых полицейских и далеко не ласковых собак…

Так плыла вся армия Келли на восток, ведя борьбу с непокорными ребятами из передовой лодки. [Наконец,]…Джеку противно стало то, что он делает. Ведь кого он грабит? Своих же братьев безработных! Он убедил товарищей, и они вернулись к Келли».

7. Сладкое бремя славы

7//1

…Будь на месте Остапа какой-нибудь крестьянский писатель-середнячок из группы «Стальное вымя», не удержался бы он, вышел бы из машины, ten бы в траву и тут же на месте начал бы писать на листах походного блокнота новую повесть, начинающуюся словами: «Инда взопрели озимые. Рассупонилось солнышко, расталдыкнуло свои лучи По белу светушку. Понюхал старик Ромуальдыч свою портянку и аж заколдобился…» — Пародия на литературу из крестьянской жизни, злоупотребляющую псевдонародным стилем, областными словами и той сермяжной проникновенностью, напевно-сказовой задушевностью, которую многие писатели считали необходимой принадлежностью деревенской темы. Черты, представленные здесь в сгущенном виде, более или менее широко рассеяны по «крестьянской прозе» 20-х гг. Ср., например: «Июнь-растун сделал свое дело. Поклонилась горизонту колосом налившая рожь, посерели широкоперые овсы… и над полями уныло затрюкали молодые перепела. Рожь идет, пары полны черной тоской по золоту семян» [Вас. Ряховский, Золотое дно, ЛГ 29.07.29].

Выдержанные в этом стиле картины природы, чаще всего с упоминанием «солнышка», с простонародной ономастикой/топонимикой, с междометиями, уменьшительностью и инверсиями, с «поэтическим» бессоюзным нанизыванием сказуемых ит.д., особенно типичны для зачинов — вступительных строк произведения, главы или раздела. Мы узнаем эти черты в зачинах Ф. Панферова: «Из-за Шихан-горы трехлетним карапузом выкатилось солнышко, улыбнулось полям, лесам, длинными лучистыми пальцами заерошило в соломенных крышах…»[Бруски, 1.8.3] — или в «Большой Каменке» А. Дорогойченко, превозносившейся критикой как ««Цемент» крестьянской литературы», где само начало настораживает в смысле возможной прямой связи с ЗТ:

«Эх, отдых на пахоте!

Эх ты, весеннее солнышко!

Бухнул Санек на землю вверх-брюшкой: пахал целый уповод.

Глянул — опрокинулась неба голубая громадина…»

Ср. такие места, как: «…Митрич храбрится: промолчи — еще пуще старуха расквокшится… Разболокся Митрич, на печку лезет» [с. 13, 15]; «До утра проглядел на звезды — ан их плавный мигливый хоровод; до утра шуршало под Саньком свежее, духмяное сено» [302]; «Косит провалившейся глазницей на Митрича, все угукает да агакает» [214]; «Слушай, Митрич, как пилы с высокой запевкой повизгивают, с жалобой ржавой поскуливают… Колгота!» [254-55]. Помимо лексических, отрывок о Ромуальдыче имеет и тематические параллели; так, в очерке М. Кольцова «В дороге» (1926) описывается путник, позволяющий себе «маленькую дорожную радость» переобувания: «Домовито усядется путник на кочку [как и писатель-середнячок в ЗТ], снимет лапти… развернет, растянет и хорошенько вытряхнет портянки» и т. п. [в его кн.: Сотворение мира]. Еще один пассаж про присевшего на обочине мужичка встречаем мы в очерке о деревенском изобретателе: «На третьей полосатой версте от станции Вышний Волочек мы увидели из окна вагона сидевшего на большаке человека без шапки, в берестовых лаптях, с плетеным из лыка кошелем за спиной и в серой посконной рубахе… Он сидел на горбыле, поросшем травой, и жамкал черную ржаную пышку… Вокруг него пенились зелеными всходами поля, волновалась степь…» [П. Рыжей и Л. Тубельский, КН 07.1926].

У некоторых литераторов квазинародный поэтический стиль приобретал крайние формы, со многими сгущенными и уродливыми речениями. В одном фельетоне Г. Рыклина цитируется повесть писателя Венгерова из газеты «Грозненский рабочий»:

«Он, Евмен Колупайлов, турзучий братишка, некогда в разметанные дни, туго, как чахлый гриб, заглатывал жизнь. Рожнился первый путь игривым риском… Евмен мотал обширной глаз, грыз ледяной накат ошибок до одури, с нутрявой болью грузил видимым мерилом встрепанный мир» [Турзучие братишки, ТД 09.1927]; слишком густая пародийность вызывает подозрения в неподлинности.

Не следует, впрочем, искать сколько-нибудь точных соответствий между юмореской