Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Моей дорогой жене нездоровится, — ответил Дуань Чжэнмин, старательно давя улыбку. — Сегодня, она принимает пищу у себя, под надзором придворного целителя.
— А, тогда ладно, — успокоенно промолвила девушка. — Надо заглянуть к ней попозже — пожелать скорого выздоровления. Зайдём к тетушке после обеда, муж мой?
— Конечно, — кивнул Шэчи. — Для меня будет неприличным входить в комнаты государыни, но уверен, тебе она обрадуется. А сейчас, давай-ка я поухаживаю за тобой, любимая жена, — осторожно подцепив палочками кусок рассыпчатого филе радужного карпа, он переправил его в миску Ваньцин. Та благосклонно улыбнулась мужу.
— Позвольте, я помогу вам, юная госпожа Ван, — Дуань Юй решил последовать примеру зятя, и обратился к сидящей рядом Юйянь.
— Хорошо, — милостиво согласилась та. — Только не клади мне жареную рыбу — у меня от нее изжога, — растерянно улыбнувшись на эту откровенность, юноша принялся накладывать вкусности в тарелку предмета своих воздыханий.
— Было бы стыдно отставать от молодежи, — хитро улыбнулся Дуань Чжэнчунь, глядя на составивших ему компанию дам. — Позабочусь и я о своих подругах. Не обижайся, Фэнхуан-эр, но ты сидишь дальше всех, — извиняющимся тоном обратился он к жене, одаряя деликатесами Цинь Хунмянь и Гань Баобао. — Я уделю внимание и тебе, только чуть погодя.
— Слова, что описывают большую часть нашей супружеской жизни, — рассмеялась мать Дуань Юя. — Не спеши, муж мой — я бы не хотела, чтобы ты ронял еду на меня и сестриц, — она и наложницы весело переглянулись.
— Почему бы тебе с братьями не присоединиться к нам, Гу Дучэн? — обратилась Му Ваньцин к старшему телохранителю. Он и его товарищи по оружию стояли навытяжку за спинками стульев государя, наследного принца, и Дао Байфэн. — Не очень-то удобно есть, когда тебе в тарелку смотрят голодными глазами.
— Простите, если мы доставляем вам неудобства, госпожа Инь, — невозмутимо ответил мужчина. — Но мы вынуждены исполнять свой долг — защищать государя и его семью. Как сановники, получающие милости от короны, мы не можем относиться к нашему труду легкомысленно.
— Может, хотя бы перекусишь немного? — предложила Ваньцин. — Я могу подать тебе вон ту выпечку.
— Благодарю вас, юная госпожа, не стоит, — бесстрастные черты телохранителя на мгновение смягчила лёгкая улыбка. — Я пообедал заранее, дабы не смущать государя и пирующих голодным бурчанием в брюхе.
Чжун Лин, сидящая рядом со своей матерью, громко захихикала на эти слова, но тут же осеклась под строгим взглядом Гань Баобао. Девушка смущённо потупилась, и с преувеличенным вниманием принялась почесывать за ухом свою ручную ласку, выглядывающую из неизменной наплечной сумки. Зверёк невозмутимо лакомился мелко нарубленной сырой курятиной из серебряной мисочки, поставленной на столе рядом с местом Чжун Лин.
Какое-то время, все прилежно уделяли внимание кулинарным шедеврам дворцовых поваров, лишь изредка отвлекаясь на краткий обмен дружескими словами. Обстановка за столом была по-семейному теплой, к чему располагали приятная компания, вкусная еда, и не по-дворцовому спокойная красота пиршественной залы. Стены ее были окрашены в нарядные синие тона с самой малостью позолоты, высокие окна, сквозь ставни которых проникало достаточно солнечных лучей, придавали комнате светлый и просторный вид, а цветы в высоких напольных вазах и резная мебель из некрашеного дерева добавляли уюта.
— Все ли по душе тебе, мама? — с толикой робости спросила Му Ваньцин. — Быть может, мне передать тебе что-нибудь с нашего конца стола?
— Все хорошо, дочка, — благодушно ответила Цинь Хунмянь, отчего Ваньцин просияла радостной улыбкой. — Но, раз уж ты предлагаешь, подай мне кусочек вон той птицы, пока твой муж окончательно ее не обглодал.
— Позвольте выразить мое уважение вашим поварам, государь, — высказался Инь Шэчи, оторвавшись от прекрасно приготовленного фазана, и пододвигая блюдо с ним ближе к жене. Та принялась срезать с грудки птицы куски мяса. — Сегодня, они превзошли самих себя — мы вкушаем блюда, сравнимые с печенью дракона и мозгом феникса[1], — Дуань Чжэнмин благодарно кивнул, не отвечая — его рот был плотно занят пищей.
— Не скучал ли ты по хорошей кухне в своих странствиях, Шэчи? — заботливо спросил наследный принц, прожевав кусочек мапо тофу. — Ты немного похудел за последнее время, что не очень хорошо для здоровья.
— Совсем недавно, когда мы с женой возвращались в Юньнань, мне довелось попробовать вкуснейшее из блюд мира, — весело ответил юноша, бросив короткий взгляд на Му Ваньцин. Та нахмурилась с сердитым смущением, явно зная, о чем пойдет речь. — Простите, государь, но даже великолепные вкусы сегодняшнего пира хоть немного, но уступают той куропатке, приготовленной моей женой. Один бок этой замечательной птицы был сожжён до угольков, а другой остался полусырым, но, клянусь небом, в своей жизни, я не ел ничего лучше, — он с нежностью посмотрел на недовольную девушку.
— И какая же сторона куропатки тебе досталась, брат Шэчи? — со смехом поинтересовалась Чжун Лин. — Угольки, или сырое мясо?
— Поровну того и другого, — серьезно ответствовал юноша. — Я и моя любимая Ваньцин делим пополам все радости и беды.
— Ну хватит уже, — раздражённо вмешалась Му Ваньцин. — Птица подгорела только потому, что ты не прекращал отвлекать меня от готовки приставаниями… ой, — девушка поднесла ладонь ко рту, окончательно смутившись. Присутствующие невольно заулыбались.
— Вижу, пламя любви ярко горит в юных сердцах, а Гуаньинь не оставляет вас с женой своими милостями, — благодушно отметил Дуань Чжэнчунь.
— Истинно так, — с умиленным видом согласился Инь Шэчи, погладив коленку Ваньцин. Поначалу, та сбросила его ладонь, обиженно поджав губы, но вскоре сменила гнев на милость, и придвинулась ближе к мужу, устроив руку на его талии.
— В словах брата Шэчи что-то есть, — невнятно высказался Дуань Юй с полным ртом лапши. Прожевав пищу под укоризненным взглядом матери, он продолжил:
— Дорожная еда может быть невзрачной и пресной, но воздух дальних странствий придает ей свою, особую прелесть.
— Я рад, что вы с зятем помирились, Юй-эр, — доброжелательным тоном промолвил Дуань Чжэнмин, бросив на мужа племянницы короткий взгляд, полный искреннего смущения. —