Иваск внял ее «отзвукам и репликам», многое в окончательном тексте своей статьи «Цветаева» соотнеся с ними (сборник «Новь» [Таллин]. 1934. № 6):

У Цветаевой есть свой читатель, но, по-видимому, для литературных кругов эмиграции ее творчество — нечто чуждое и даже враждебное. Цветаеву — ценят, печатают, но, за малыми исключениями (Слоним, Святополк-Мирский), о ней не говорят — замалчивают, и это, думается, вполне естественно. — У Цветаевой — «наступательная тактика»; Цветаева требует и завоевывает — это-то именно и чуждо всей вообще зарубежной литературе, которая не наступает, а обороняется, защищается и — укоряет, взывает (— «глас вопиющего в пустыне»). Цветаева слишком сильна для литературных сфер эмиграции — это не обвинение, лишь констатирование факта.

Цветаева в одиночестве. Но в этом своем одиночестве Цветаева разрабатывает, в сущности, очень современные темы. Цветаевское творчество чуждо злободневностям современности, но в нем действуют силы крайних (не в зависимости от их окраски) течений нашего века. Цветаева — очень «эпохальна», но мудрее самой эпохи — захватывает глубже и видит дальше.

Поэзия Цветаевой — отталкивается от XVIII в. В ее поэзии живут традиции, назовем условно, Державинско-шишковской школы декламативной поэзии архаистов. Вот формула одной из главных задач этой школы:

1) «Уметь высокий Славянский слог с просторечивым Российским так искусно смешивать, чтоб высокопарность одного из них приятно обнималась с простотою другого».

2) «Уметь в высоком слоге помещать низкие слова и мысли… не унижая ими слога и сохраняя всю важность оного» («Рассуждения о Старом и Новом Слоге», 1803, адмирал Шишков).

«Эти строки», пишет Цветаева, «я ощущаю эпиграфом к своему творчеству» (из письма).

Проницательности Иваска надо отдать должное — сверх его наблюдений над творчеством МЦ как таковым. Исходя из ее стихов, он говорит о современности:

«Стихийны» современные молодые люди из спортивных и боевых дружин, они сильны и веселы, большие оптимисты — но куда же они идут? — Сами не ведают. — Проблема авторитарного мышления, авторитарной демократии.

Стихийная сила молодежи прекрасно организована, ее иррациональный числитель подведен под некоторый рациональный знаменатель. Юное воинство вполне во власти вождя.

Молодежь не знает — куда; вождь должен знать (все вообще!), но знает ли?

И еще — стихия рационализирована, упорядочена, но надолго ли? Где исход этим, человека растворяющим, человеческим (все же!) стихиям. Может быть, впереди — катастрофа, перед которой померкнут все бедствия, когда-либо постигшие человечество. — Возможно, но этот вопрос меня мало интересует. Чтобы проникнуть в сущность какого-либо явления — это опыт — необходимо проникнуться им. Посему — значительна и серьезна проблема — что будет с «новыми спартанцами», с их энтузиазмом и пафосом — в случае удачи? Чего они захотят тогда? Где последний и окончательный исход нашей мужественной, героической и безумной эпохи?

В зарубежной русской литературе ответ на этот вопрос имеет смысл искать только у Цветаевой.

В свое время, на анкету «Чисел», Цветаева ответила:

Не наступил ли уже!

Может быть, сама Цветаева и не ощущает своей связи с нашей эпохой — наша эпоха метафизически с ней связана.

Грех жаловаться на одиночество, когда существуют молодые люди, пишущие о тебе — так. Она прочла эту публикацию только в начале 1937-го.

А в 1933-м торжествует новоизбранный рейхсканцлер Германии Адольф Гитлер и в унисон ему от Парижа до Харбина восшумели мблодцы, о которых МЦ писала в том же письме Иваску: «Что же касается младороссов[230] — вот живая сценка. Доклад бывшего редактора и сотрудника В России (еврея) М. Слонима: Гитлер и Сталин. После доклада, к началу прений — явление в дверях всех младороссов в полном составе. Стоят «скрестивши руки на груди». К концу прений продвигаюсь к выходу (живу з& городом и связана поездом) — так что стою в самой гуще. Почтительный шепот: «Цветаева». Предлагают какую-то листовку, кой не разворачиваю. С эстрады Слоним: —

«Что же касается Г и еврейства…» Один из младороссов (если не «столп» — так столб) — на весь зал: «Понятно! Сам из жидов!» Я, четко и раздельно: — «ХАМ-ЛО!» (Шепот: не понимают.) Я: — «ХАМ-ЛО!» и, разорвав листовку пополам, иду к выходу. Несколько угрожающих жестов. Я: — «Не поняли? Те, кто вместо еврей говорят жид и прерывают оратора, те — хамы. (Пауза и, созерцательно:) ХАМЛО». Засим удаляюсь (С КАЖДЫМ говорю на ЕГО языке!)».

У МЦ складываются замечательные отношения с Георгием Петровичем Федотовым[231], он бережно подходит к публикации ее статьи о Маяковском и Пастернаке «Эпос и лирика современной России», которая будет напечатана в двух номерах журнала «Новый град», с очень удачно сделанным Федотовым водоразделом на стихотворении Пастернака о Петербурге.

Однако происходит какой-то сбой в ее связях с другими людьми. Весной она нервно ищет исчезающую Саломею, летом не может понять отчуждения со стороны Извольской. К осени МЦ осознает, или истолковывает напряжение между нею и Извольской тем, что той попросту надоело заниматься ее финансовыми проблемами. Работа Общества помощи Марине Цветаевой забуксовала и вскоре захлебнулась.

Был план переехать в соседство Булонского леса, на запад Парижа, где расположена хорошая русская гимназия для Мура, но на это не оказалось денег. Ему придется поступить во французскую гимназию в Кламаре. МЦ безостановочно пишет прозу и печатает ее в «Последних новостях»: «Башня в плюще» (1933. 16 июля); «Музей Александра III» (1 сентября); «Лавровый венок» (17 сентября); «Жених» (15 октября). Стихов там решительно не хотят, правда, 29 июня 1933 года были опубликованы «Нет, легче жизнь отдать, чем час…» и «На бренность бедную мою…» 1920 года. Она предлагала им даже стихи 1912–1913 годов «Посвящаю эти строки…» и «Смертный час Марии Башкирцевой», которых не приняли. «Современные записки» ей вернули и недавнюю «Оду пешему ходу», до этого отвергнутую «Последними новостями». Впрочем, ее стихи печатались в двенадцати из восемнадцати номеров «Современных записок», вышедших в 1932–1938 годах.

МЦ не знала, что еще 22 апреля 1933 года была арестована сестра Ася, но через шестьдесят четыре дня хлопотами Горького и Пастернака освобождена.