что определило характер преступлений. Экспресс-похищения, кражи в универмагах, грабежи на Виадуке. Налетай, прилипалы, пока акулы отвлеклись.

Пока соглядатаи «Тех Самых» были заняты, Машина снова обрел полный доступ к преступному миру. Он вернулся в переулки, в тупики, на лестницы, ведущие к кварталам на берегах сточных вод (тех, куда сбрасывали мертвецов, — в Венецию трупов). Договорился с осмелевшими главарями и с полицейскими, у которых словно на лбу было написано: «Хочу бабла».

Скажитегдескрываетсясивыйбугайитакдамналапуостанетесь-довольны. Ничего. Ни крупинки информации. Никто ничего не знал. Да и какому бандиту интересен беглый зэк, когда в преступном мире наступила грандиозная «черная пятница».

Несмотря на мало обнадеживающие результаты, пустынный Отелло продолжал толкаться в низах общества. Правильно говаривал старик Гретцки: «Ты на сто процентов промахнешься, если не ударишь». Поэтому, сказал себе Машина, будем пытаться, ведь худшее событие — отсутствие событий.

Для друзей и родичей Эсмеральды она была уже не более чем воспоминанием, безголовым тельцем, похороненным на кладбище на окраине Сьюдад-Акуньи. Ее голос и лицо перешли в третий дивизион забвения. Но не для дона Ревнивого. Для него Эсмеральда была живее всех живых. В голове у него прокручивались не тысячи счастливых моментов, которые он пережил с ней, а ее ебля с Хосе Куаутемоком. Поцелуи этого сукиного сына козла вонючего мудака с этой сукиной дочкой овцой вонючей падлой. Как они друг друга лапают, кусают, сосут, как он ей вставляет, как его муде шлепают по мягким чистым ляжкам Эсмеральды. Эти образы вросли в его мозг и выпускали в него яд капля за каплей.

Неделями Машина прятался по разным каморкам, ни с кем не разговаривал, жрал сэндвичи и пил водянистый кофе из «Оксо». Платил сколько надо, сквозь зубы говорил «спасибо» и уматывал к себе в пещеру. Но однажды в очередном «Оксо» ему попалась опупительная бабенка, по крайней мере по стандартам кассирш в продуктовых. Муд у Машины был совсем не такой, чтобы влюбляться, особенно в свете его лихорадочных порно-гневных сеансов воображения, но что-то такое в ней было, что толкало на дабл тейк. Лет с виду не больше двадцати. И вылитая Эсмеральда: гладенькая кожа, белозубая улыбка, медовые глаза. Гребаный тип женщины, засел в мозгах, вот подлость. Как в одной форме их выпекали.

Первая заговорила с ним она: «Какие у вас огромные руки», — и попросила разрешения потрогать, нахалка. Он дал.

В магазине больше никого не было — как тут откажешь? Она провела указательным пальцем по венам на тыльной стороне его ладони. «А если стукачка?» — подумал он. Очень может быть. У «Тех Самых» в «Оксо» пруд пруди своих людей. А и хрен с ним. Телочка очень даже ничего, а дрочить ему уже остохренело. От такого стресса и одиночества и с ума спрыгнуть недолго.

Он взял ее руку и облизал один палец. «Ох, дон, какой вы быстрый», — обиженно сказала она. Машина уже завелся, столько желания в нем скопилось. «А ты не провоцируй», — упрекнул он ее. Она улыбнулась во все свои шестьдесят четыре зуба: «Я просто руку вашу хотела потрогать, вот и все». Ага, щас, подумал Машина. Некоторые бабы сразу бьют пенальти. Он пригласил ее на ужин. «Я заканчиваю в двенадцать, — сказала она. — И у меня парень есть. Названивать начнет, если задержусь». Тогда приходи завтракать на такой-то угол, сказал механик-отелло. На это она согласилась. Договорились на девять. «Как тебя зовут?» — спросил он. Она протянула руку: «Дженнифер, а вас?» Он нарочно невнятно пробормотал имя, чтобы она не поняла, а она из вежливости ответила, мол, очень приятно.

На следующее утро, в 8:55, Машина вышел на наблюдательный пункт — крышу, на которой снимал кладовку. С крыши хорошо просматривался угол, куда он ее позвал. Она пришла к назначенному времени. С высоты шестого этажа — сущая красавица. Машина на всякий пожарный выждал пятнадцать минут, не заметил ничего подозрительного и решил спуститься со сторожевой башни. Подошел к ней и извинился за опоздание. Она пожала плечами: «Ну не уходить же мне было, раз уже пришла». Она выглядела симпатичнее с мокрыми волосами и без штукатурки, в которой была вечером. Вручила ему пачку газет: «Вот, принесла вам. Вы же каждый раз все скупаете». Он взял газеты и сунул под мышку. «Есть хочешь?» Она помотала головой: «Не очень, с меня и кофе хватит». — «Поднимемся ко мне?» — сказал он без дальнейших проволочек.

Она внимательно посмотрела на него: «Зачем?» Он задумался, как ответить. Но она его опередила: «Если затем, зачем я подумала, то идем. Только мне нужны бабки на аренду. Парень мой урод, вообще не помогает».

Машина взорвался, как только засунул ей. Со спермой вышли тревога, беспокойство, злость, бессонница, разочарование и Эсмеральдин яд. Она приняла его нежно и не обиделась, что он так быстро кончил. Она больше об аренде думала.

Дженнифер уснула, лежа на животе. Машина залюбовался ее голым телом. Вот бы она послала этого парня куца подальше и осталась с ним навсегда. Начать новую жизнь, схоронить воспоминание об Эсмеральде, найти дом где-нибудь в джунглях, завести автомастерскую, как он всегда и мечтал, и каждый вечер приходить домой, обнимать ее и заниматься с ней любовью. Но нет. Нетушки. Никаких. Ни одна женщина не заслуживает и минуты его существования. Эта к тому же изменила своему парню, а значит, и ему изменит. А тогда — снова круговорот ревности, желание сжечь всех заживо, тяга расчленить гадов. Нет, красивая жопа и сочные губки не отвлекут его от великой цели.

Он легонько шлепнул ее по идеально круглой правой ягодице и сел на стул посмотреть газеты. Он тщательно искал новости про сукиного сына козла вонючего мудака. В первых двух ничего не нашел. В третьей была статья на всю первую страницу: «Знаменитая владелица школы танцев замешана в побеге заключенных». Он внимательно вчитался и обнаружил лучший подарок, который только могла преподнести ему жизнь: баба эта, по имени Марина Лонхинес, сбежала с опасным преступником Хосе Куаутемоком Уистликом, бросив мужа и детей. В статье много было про нее написано, имелась даже фотография. «Заключенный и упомянутая танцовщица несколько месяцев до побега состояли во внебрачной связи», — писал репортер.

«Так у него, говнюка, зазноба имеется», — подумал Машина.

Он впился взглядом в ее портрет. Запомнил черты лица. Он их никогда не забудет. От одной мысли, как он