Были только шахматные машины. Которые могли одолеть кого угодно.

– Какой смысл, – воскликнул он, – играть с машиной, которая хранит в памяти миллионы «лучших ходов и контрходов»? У которой есть селекторный механизм, позволяющий изучить и выбрать маневр из любой когда-либо записанной партии? Машины, которую сделали непобедимой? В чем смысл, в чем интерес?

– Мы играем не ради победы, – удивленно ответили ему. – Мы играем ради игры. Это касается всех наших игр: от агрессии мы избавляемся с помощью крика или паники. Игры – лишь умственное или физическое упражнение. И потому мы хотим играть с лучшими. А кроме того, время от времени очень хороший игрок – один или два раза в жизни – способен сыграть с машиной в ничью. Вот это достижение. Это достойно похвалы.

Дэйв Поллок думал, что нужно любить шахматы так, как любил их он, чтобы осознать непристойность подобных машин. Даже трое других членов его группы, которых намного сильнее тревожили механизмы двадцать пятого века, лишь непонимающе смотрели на его возмущение. Нет, если ты не любишь что-то, тебе все равно, когда эта вещь приходит в упадок. Но неужели они не видят отказа от человеческого интеллекта, от человеческой логики, который подразумевают шахматные машины?

Разумеется, это была ерунда в сравнении с отказом от человеческой логики перед машиной-оракулом. Для рационального человека это была последняя отвратительная соломинка.

Машина-оракул. Он посмотрел на часы. Осталось всего двадцать пять минут. Лучше поторопиться. Дэйв Поллок сделал глубокий вдох, чтобы подбодрить себя, и поднялся по услужливым ступеням здания.

– Меня зовут Стилия, – сообщила лысая девушка с приятным лицом, подойдя к нему в просторной приемной. – Сегодня я смотритель машины. Могу ли я вам помочь?

– Думаю, да.

Дэйв Поллок опасливо покосился на дальнюю пульсирующую стену. Он знал, что за желтым квадратом на ней скрывался внутренний мозг машины-оракула. Как бы ему хотелось пробить дыру в этом мозгу!

Однако он сел на поднявшийся из пола холмик и тщательно вытер потные руки. Он рассказал девушке о приближавшемся сроке, об упрямстве Уинтропа и о решении проконсультироваться с машиной-оракулом.

– Ах да, Уинтроп! Тот милый старик. Неделю назад я встретила его в сонном диспансере. Он такой просвещенный! Такое полное погружение в нашу культуру! Мы очень гордимся Уинтропом и с радостью поможем ему всеми доступными способами.

– Если не возражаете, мадам, – угрюмо заметил Поллок, – это мы нуждаемся в помощи. Мы должны вернуться.

Стилия рассмеялась.

– Ну конечно. Мы с радостью помогаем всем. Просто Уинтроп… он особенный. Больше всех старается. Теперь подождите здесь, я задам вашу проблему машине-оракулу. Я знаю, как это сделать, чтобы активировать нужные запоминающие схемы за минимальное время.

Она согнула перед ним правую руку и направилась к желтому квадрату. Поллок смотрел, как квадрат расширился перед ней, а потом, когда она вошла, снова сжался. Несколько минут спустя девушка вернулась.

– Я скажу вам, когда войти, мистер Поллок. Машина работает над вашей задачей. Вы получите самый лучший ответ, который можно получить на основании предоставленных фактов.

– Спасибо. – Он задумался. – Скажите, а вам не кажется, что ваша жизнь – ваша мыслительная жизнь – чего-то лишается, потому что вы знаете, что можете задать любой вопрос – личный, научный, рабочий – машине-оракулу, и она ответит на него намного лучше вас?

Стилия удивилась.

– Вовсе нет. Во-первых, решение проблем – очень незначительная часть современной мыслительной жизни. С тем же успехом можно сказать, что вы лишили жизнь чего-то значимого, просверлив отверстие электрической дрелью, а не ручной. Без сомнения, в вашем времени есть люди, которые считают именно так, а потому пользуются привилегией обходиться без электрической дрели. Однако те, кто используют электрическую дрель, экономят свою физическую энергию для задач, которые считают более важными. Машина-оракул – значимый инструмент нашей культуры; она была создана для одной цели – вычисления всех факторов некой проблемы и соотнесения их с массивом соответствующих данных, которыми обладает человечество. Но даже когда люди консультируются с машиной-оракулом, им не всегда удается понять и использовать ответ. И если они его не понимают, то не могут им воспользоваться.

– Не могут воспользоваться? Какой в этом смысл? Вы же сами только что сказали, что это лучшие ответы, которые можно получить на основании предоставленных фактов.

– Человеческие поступки необязательно должны иметь смысл. Такова преобладающая и весьма удобная точка зрения, мистер Поллок. Всегда существуют эксцентричные личностные порывы.

– Что верно, то верно, – проворчал он. – Смири свою личную, уникальную индивидуальность посредством бега с завывающей ордой на Поле крика, потеряй себя в безумной толпе – но не забывай про эксцентричные личностные порывы. Никогда, никогда не забывай про эксцентричные личностные порывы!

Девушка серьезно кивнула.

– Должна сказать, в этом и есть вся суть, несмотря на ваш очевидный сарказм. Почему вам столь трудно это принять? Человек – одновременно стадное и одиночное животное, то, что мы называем самореализуемым животным. Стадные инстинкты необходимо удовлетворять любой ценой. В прошлом это делали при помощи таких механизмов, как войны, религия, национализм, партийность и всевозможные формы группового шовинизма. Потребность отказаться от собственной индивидуальности и раствориться в чем-то большем известна с древних времен; Поля крика и Стадионы паники по всей планете позволяют безопасно с ней справиться.

– Я бы не сказал, что это безопасно с точки зрения механического кролика, или что там это было.

– Насколько мне известно, человеческие существа, в прошлом исполнявшие роль механического кролика, выглядели намного хуже, когда толпа расправлялась с ними, – ответила она, глядя ему в глаза. – Да, мистер Поллок, вы знаете, что я имею в виду. С другой стороны, инстинкты самореализации тоже нужно удовлетворять. Обычно их можно удовлетворить в повседневной жизни и работе, подобно тому, как нормальные групповые взаимоотношения и идентификация с человечеством позволяют удовлетворить стадные инстинкты. Но время от времени приходится выражать аномально сильные инстинкты самореализации, для чего у нас есть разновидность личного Поля крика – концепция эксцентричного личностного порыва. Это противоположные полюса единого целого. Мы ставим только одно условие: никакого активного вмешательства в дела другого человека.

– И пока оно выполняется, происходит что угодно!

– Именно так, что угодно. Абсолютно все, что человек может пожелать сделать под влиянием собственного эксцентричного личностного порыва, дозволено. Даже поощряется. Дело не только в нашем убеждении, что некоторые из величайших достижений человечества возникли благодаря эксцентричным личностным порывам, но и в том, что нам кажется, что величайшим достижением нашей цивилизации является дань, которую мы платим этим в сущности личностным выражениям.