Но я преступница. Я убила людей, и, если я расскажу правду, это обязательно всплывет. Что, если я не смогу доказать, что пыталась защититься? А сейчас все так удачно повесят на дядю, и на меня никто не подумает, если я не дам повода…

И еще эти вороны. Все время по пути домой Сараду не покидало навязчивое чувство, что в ее тайник имеют доступ посторонние.

— Аоба-сан?

Черноволосый джонин немного отстал от Райдо, несущего Саске, и поравнялся с ней.

— Я использую такой же призыв, как и вы. Выходит, мы призываем одних и тех же птиц?

— Хороший вопрос, — ответил Аоба. — Нет, ты призываешь одну группу воронов, а я другую.

С Аобой возможно, но как быть с Итачи и Шисуи? Я могла призывать Дрошу. Выходит, группа одна. Тогда Дрошу может призывать и Итачи?

У Сарады похолодело в груди. Что, если дядя уже забрал себе глаз, который ей доверил Шисуи-сан?

— А-а… А если использовать одну группу? Скажем, учитель и ученик. Они ведь призывают тех же птиц?

Аоба задумчиво согласился.

— Значит, моего посланника может призвать тот человек, который…

— Нет-нет. Подожди. Если ворон приручен, он не придет со стаей. Такие птицы-посыльные приходят только на личный зов.

Сарада погрузилась в размышления.

— Но посыльный ведь может прийти на личный зов другого человека, который призывает птиц из той же популяции?

— Только если хозяин не против.

— Как это работает? Как можно объяснить птице, против ты или не против? — спросила Сарада.

— Э-э… Ни малейшей идеи. Никогда не делил ни с кем птиц-посланников. Но если ты используешь с кем-то одну популяцию воронов, значит, или ты получил призыв от него, или он от тебя. А это возможно только если вы полностью доверяете друг другу. Тогда какая разница?

Сарада поникла.

Уже не доверяем. Черт. Я получила призыв от Итачи, а Итачи, скорее всего, получил призыв от Шисуи, иначе как бы я призывала Дрошу? Мы все втроем используем одну группу птиц.

Аоба рассматривал посыльных как пути передачи информации. Вряд ли ему приходило в голову, что ворон может быть носителем бесценного Мангеке Шарингана.

— Аоба-сан… У вас несколько посланников?

— Конечно.

— Тогда как вы выбираете, кого призвать? Призыв ведь работает всегда одинаково.

— Да мне в общем-то все равно, кого призывать.

Сарада всерьез опасалась за сохранность наследия Шисуи.

А если я умру с концами, Дрошу так никто и не сможет призвать и забрать себе глаз? Или сможет? А если я вернусь в будущее, сохранится ли призыв?

Слишком много вопросов. Единственное, на что надеялась Сарада: Шисуи знал, что делал, когда помещал Мангеке в ворона.

Впереди показались огромные ворота А-Ун родной мышеловки.

— Сарада, ты тоже в госпиталь? — спросил Райдо.

Она хотела сказать «да», но запнулась.

— Она мне там не нужна, — глухо промычал Саске.

Стало обидно. Она была готова сидеть с отцом сутками. Следить, чтобы к нему не вздумали подобраться насекомые, подосланные Корнем, а он… Пусть и не подозревал о скрытой опасности, но все равно. Так грубо.

— Мне нужно зайти домой.

Заберу тот свиток, о котором говорил Шисуи-сан, и пойду в госпиталь. Все равно, хочешь ты этого или нет, папа.

Надо бы хоть разобрать, что за техника в свитке. Вдруг не получится применить ее? А исполнить последнюю волю Шисуи нужно было обязательно.

— Тогда разделяемся, — крикнул Райдо и направился к госпиталю.

Они забежали в ворота. Сарада двинулась домой, позволяя себе и на этот раз скакать по крышам и заборам.

Чужая деревня, чужие жизни. Чужие люди.

Сарада почувствовала себя особенно одиноко. Даже если опасность грозила только со стороны остатков организации Данзо, но во всей деревне никому по-настоящему не было бы до нее дела. Шисуи погиб, над душой стояла смерть. Отец пять минут назад сказал, что не хочет ее видеть: должно быть, все еще думал о схватке с Итачи и злился на Сараду за то, что она имела наглость вмешаться в их разборки. Мама была вежлива, но интересовалась скорее Саске, чем ею. К Рокудайме можно было обратиться за помощью, но, в целом, ему было так же наплевать, как и всем остальным. Чайную Шинко Сарада избегала, чтобы не отвечать на скользкие вопросы о возвращении из мертвых. А Шикамару… Они не виделись со дня нападения Орочимару на Коноху.

Я никому не нужна. Если меня вдруг не станет, никто и не будет грустить.

Но в душе вдруг всколыхнулось что-то большое, теплое и легкое, а щеки неожиданно залил румянец.

Будет.

Сарада в который раз эгоистично упускала из виду, что ее жизнь принадлежит не только ей. И даже если она сама смирится с неизбежностью собственной гибели, то Нанадайме это причинит только еще большую боль. Слишком уж он к ней привязался, и недавняя встреча только еще раз укрепила Сараду во мнении: он не разочаровался в ней, не забыл. Словно и не было того разговора после похорон Третьего.

Сарада не хотела, чтобы Наруто страдал, но мысли о собственной значимости и внимании к ней будущего Седьмого Хокаге резко подняли самооценку. И даже мимолетное воспоминание о Боруто не сумело погасить чувство болезненного восторга, распирающее грудь.

Не забыл. Я все еще что-то значу для него.

Она спрыгнула с крыши, кувыркнулась в воздухе, приземлилась на дорожку и вбежала в подъезд своего дома.

Щелкнул ключ. Квартира встретила ее тишиной и знакомыми запахами. Сарада разулась, зажгла свет в гостиной и полезла в ящик, где Шисуи хранил свитки с техниками.

— Красный свиток… — пробормотала она. — Третья техника с конца…

К последней воле Шисуи Сарада отнеслась обстоятельно. Она была наслышана об ужасах Четвертой Мировой и о том, как поколение родителей сражалось с воскрешенными близкими. Что будет, если кто-нибудь воскресит Шисуи и станет управлять им, Сарада приблизительно представляла. Хотя масштаб разрушений занимал ее меньше, чем реакция самого Шисуи. Позволить кому бы то ни было лишать близкого человека права на покой, использовать его после смерти, отбирая свободу воли…

Он бы не хотел этого. И я этого не хочу.

Свиток отыскался быстро. Сарада развернула его, пробежала глазами по тексту и символам, свернула обратно и спрятала в подсумок. Подробнее разобраться можно будет и в госпитале.

Сараде казалось, что она в последний раз видит свою квартиру. Тишина будто выталкивала ее прочь и кричала: