семей. Красные деревянные навесы были приютом торговцев сладостями и всякими женскими штучками. Сейчас все опустело… почти.

— У меня к тебе поручение, али, — неприметный, небогато одетый человек, волнуясь, выступил из-под навеса. Даже сквозь шум дождя было, слышно, как колотится у него сердце.

— Чего ты хочешь?

— Мне велели тебе передать… только передать.

— Кто велел?

— Человек на черной грис… я всего лишь проходил мимо.

— Стой тут, — велел Кайе, и нырнул под навес, открывая переданный бронзовый футляр. Там было письмо, длинное. Первые же строчки отвлекли от всего остального: когда поднял глаза, человека рядом уже не оказалось, и следы его смыло. И слишком многое было в этом письме, чтобы отправляться искать.

Кайе, несмотря на ливень, с пополудни до следующего утра просидел на ступенях, ведущих в сад, то пряча лицо в ладони, то смотря куда-то поверх деревьев. Никто из слуг и даже синта так и не решился к нему подойти, Ахатта лишь отмахнулся — очередная дурь в мальчишке; только Киаль в конце концов не выдержала. Она решительной уточкой проплыла в его часть дома, спустилась в сад — и волосы, и юбка сразу намокли, отяжелели — стала на нижней ступени и, положив брату руку на плечо, спросила, что происходит.

— Я поеду в Долину Сиван, — сказал он, продолжая глядеть куда-то сквозь кроны. Кожа от воды казалась отполированным металлом.

— Не сходи с ума, тебя никто не возьмет.

— Возьмет. Все говорят, что север зарвался. Вот я и поговорю с ними…

— После реки… — начала Киаль, морщась от затекающего в глаза дождя; брат перебил ее:

— Почти три весны прошло. Знаешь, что Къятта мне рассказал недавно? На дальних окраинах про меня говорят, что дома я сижу в клетке и на цепи, чтоб ни на кого не напал. Он очень смеялся. Мне тогда было все равно, пусть болтают. Но если я ничего не начну делать один, так скоро заговорит вся Астала. Не говори пока никому, а потом будь на моей стороне. Дед вечно несогласен даже с Къяттой, а ты как-то умеешь его уговаривать.

— Так ты из-за сплетен…

Он наконец встал, сжал запястье сестры:

— Нет. У меня есть причины. А мое присутствие поможет… в переговорах.

Пока младший никак не мог оправиться от то и дело открывающейся раны — целители так и не поняли, в чем причина — Къятта никуда не отлучался надолго. И теперь наконец был на полпути в один из маленьких городков Юга по делам Рода, а потом собирался сопровождать торговцев жемчугом. Ему в страшном сне не могло присниться, что стоит отлучиться — братишка снова перевернет все вверх дном.

Кайе оказался быстрым. Он не был силен в разговорах, тем паче в интригах, но при нем столько раз повторяли одно и тоже, что он просто вывалил все это горкой, и получил желаемое. Он пришел поговорить с Кауки — самыми жадными до ярких впечатлений и обиженными, что из их Рода никто не отправится в Долину Сиван. Те быстро заручились поддержкой Тиахиу, Инау и даже Арайа. Лианы Икиари сложностей не хотели — ведь Тумайни была посланником! — но эта четверка всегда была им ближе. Прогнулись и они.

Кайе просто сказал — дед в жизни не предложил бы вам этого, но я хочу отправиться третьим. Если северяне начнут выпендриваться, у меня есть, чем ответить. Соберите Совет еще раз, вас будет больше.

То, что эти Рода мечтают избавиться и от него тоже, он знал, разумеется. Они, верно, приплясывали от радости, может, даже собрались все вместе и дары принесли всем силам, какие вспомнили: если встреча пройдет мирно, Юг в выигрыше, если не мирно, если призрак реки Иска придет и в Долину… Кайе ждет смерть.

Первым порывом Ахатты было срочно послать за старшим внуком — послы успеют выехать из Асталы, но тот перехватил бы их дороге, как угодно, но вернул Кайе домой… — но передумал. Сделав это, распишется и в собственной беспомощности, и в том, что Род Тайау считает Кайе неуправляемым. А еще в том, что среди членов Рода нет согласия и оружие Юга они приберегают для себя лично.

Остается молиться, чтобы все прошло… не слишком ужасно.

Ахатта, желая хоть за сборами проследить, раз удержать не сумел, пришел в комнаты внука и застал его вертящим в руке какие-то шнурки с нанизанными на них бусинами.

— Это что такое? — спросил.

— Нашел, завалилось в сундук. Осталось от Чиньи.

Все, что осталось — а она так любила дорогие украшения, этим же бусинам невелика цена. И ничего больше. Вроде недавно ходила такая по земле, но словно ее и не было. И цветы рождены были украшать другие волосы, и разноцветные камешки, блестящие в переливах ручья, напоминали совсем другие глаза.

— Она была вовсе не похожа на Таличе, — сказал Кайе. — Я думал, это хорошо.

— Ты ее помнишь ту свою подружку? — удивленно спросил дед. — Если б она была твоей первой женщиной, я бы понял еще…

Кайе отозвался не сразу:

— Первую… я убил. И давно забыл, как она выглядела.

Перед тем, как оставить дом, он зашел взглянуть на мать, приведя в замешательство ее служанок: ведь не появлялся почти никогда, и даже в короткое свое пробуждение Натиу не захотела его видеть. Служанки с поклонами метнулись кто по углам, кто наружу, только одна осталась сидеть у кровати Натиу, что-то плетя из соломки. Не шевельнулась, ни звука не издала, только выжидательно подняла взгляд.

Она появилась в доме всего три дня назад.

Для удачи в задуманном ему нужен был человек. Он бы и десяток отдал Хранительнице, но она просила лишь одного, но того, на кого укажет. Нужного он нашел быстро — мрачноватого парня с давним следом ожога через всю щеку. Изгибом — как трещина в фундаменте сердца Асталы… Отвел его к Башне и передал служителям — думал, что все сделает сам, но его просили не подниматься, не надо Башне лишних волнений после недавней встряски — а его Сила это всегда особенный случай.

— Ладно, я буду внизу, — неохотно согласился Кайе.

Избранник Хранительницы принял свою участь спокойней многих — правда, по пальцам счесть можно было случаи, когда человек воспротивился.

А Нети…

Она повела себя так, как не каждая отважится. Слезы-то лили многие,