а она побежала следом, как только узнала — а ведь кинуться следом за ними было страшнее, чем прыгнуть вниз с головокружительной высоты.

К подножию выбежала, уже видя, как человек скрывается в теле Башни. Закричала, упала к ногам юноши, обхватив его колени руками. Чем-то напомнила Чинью — в миг, когда та вскрикнула от его удара.

Кайе хмуро оглянулся — поздно.

— Поздно, — сказал вслух. Никто не отберет у Хранительницы то, что она уже приняла. Это немыслимо и сулит беды Астале.

— Встань. Кто он тебе?

— Брат… у нас общая мать. Была…

— Больше у тебя нет никого?

Помотала головой, волосы завозились по пыли. Вскинула голову, с ужасом глядя на край Хранительницы. Там пока было пусто.

— Пойдем, — наклонился, поднимая за локоть. — Идем со мной.

— Нет, — еле слышно произнесла, не сводя глаз к вершины Башни.

Посмотрел на девушку пристальней. Смуглая почти до черноты, прямая, будто копье, с высокой грудью — и огромными, нежно-голубыми глазами. Глаза и были самым примечательным в ее облике, глаза — и осанка. Кайе и раньше видел эту девушку — пару раз встретил на празднике и запомнил, даже как-то пошел за ней, но отвлекся на что-то другое. Знал, что она из кварталов Тайау; судя по наряду, просто горожанка из небогатых, не из семьи мастеров, не из “красных поясов”, а большее не интересовало. Но ее, считай, подарила та, чей далекий от человеческого голос был важен с детства — Башня Асталы.

Кайе на миг ощутил сожаление, что не сможет услышать, как учащенно забьется сердце Хранительницы от его дара… подхватил Нети на руки и унес прочь. По дороге сказал, не желая пугать:

— Станешь присматривать за моей матерью, если справишься. Наравне с ее женщинами.

Сразу пресек все разговоры домашних — девушка служит Натиу, а я уезжаю в Долину Сиван.

Трогать Нети или хоть навязывать ей знаки внимания без ее на то разрешения запретил тоже.

Потом вернулся. Тело уже унесли, только пятно крови осталось на плитах.

Положив ладони на стену Хранительницы, он привычно стоял, как много раз, когда слушал ее, пытался стать с ней единым целым. Но сейчас мысли все время соскальзывали. Кайе не помнил отца — полугодовалым лишился его. Но виновника знал. Предатель, сговорившийся с северянами, заманивший Уатту под обвал… он сбежал, избегнув наказания.

Отец полукровки.

И тот сейчас в милости у Соправителей Тейит… и едет в Долину.

**

Тейит

Голубь, что кружил над уступами, выбрал нужное окно и опустился на каменный подоконник. Заворковал, топорща черно-белые перья. Элати отвязала от его лапки письмо, прочитала, нахмурилась, отдала сестре, потянулась к кубку с горячим пряным питьем. Цепочка бурых, неровных знаков содержала в себе известие: южане направляются к долине Сиван, как и следовало ожидать, как и было оговорено. И Дитя Огня едет с ними. А вот это внезапно.

— Что задумали эти отродья Бездны? — глухо и слегка растерянно произнесла Элати. — Неужто они и впрямь намерены ударить?

Со стуком поставила на стол кубок, так и не отпив от него:

— Я им только спасибо скажу, если они устроят заварушку и убьют Лачи, — сказала Лайа. — Но он не поехал бы, считай это всерьез опасным. И знал, что будет именно так — просил отпустить с ними полукровку. Вроде как тот под моей властью, да…

— Я бы воспротивилась, — вскользь заметила Элати.

— Это рыжее отродье давно мне надоело. Надеюсь, из Долины он не вернется.

Лайа позвала Огонька — тот надеялся, забыла уже про него. Привычно напрягся, ожидая чего угодно, но нехорошего, хотя Лайа дурного ему ни разу не сделала. Глава Обсидиана приняла его в той же комнате, где обычно. Снова увидел рукотворные звезды на темном обсидиановом потолке… Но в ее покоях ощутил новые запахи — кедра и эвкалипта, сохранить здоровье по сырости.

— Ты поедешь в долину Сиван вместе с Лачи и другими.

— Зачем? — растерялся мальчишка.

— Выбери ответ по собственному вкусу. Например, чтобы поглядеть на добычу Солнечного камня.

— Как скажешь, элья.

Женщина поднялась, глядя свысока — а может, и вовсе не глядя, а попросту погрузившись в собственные мысли. Огоньку велела готовиться к дороге. И даже знаком не показала, чтобы полукровка убирался, тот и сам не стремился задерживаться. Только напоследок бросил взгляд на потолок со звездами — настоящих долго еще не увидеть, чем ближе к Югу, тем плотнее тучи затянут небо, да и стоянки будут в лесу.

По дороге присел, зарылся листом в одиноко стоящий куст, обхватил ветки. Как мало зелени в городе — сердце Тейит! Но скоро, скоро, скоро…

Лиа выглядела совсем поникшей. Стало так ее жаль что чуть слезы на глаза не навернулись.

— Аньу, все же в порядке. Уж сколько я в одиночку бродил по лесам, а тут мы едем отрядом.

— Это меня и пугает. Зачем ты Лачи? Такие, как он, не берут с собой полукровок просто из доброты душевной.

— Он мне все расскажет в пути, — откликнулся Огонек без тени сомнения. — Раз даже к тебе в гости заглядывал… я ему нужен.

— Это меня и пугает, — повторила Лиа. Но тут она сделать ничего не могла. Собрала его в дорогу, хотя и с собой — то почти ничего не было смысла давать. Лепешки домашние золотистые, сушеные в сиропе орехи, немного целебных снадобий и чистые узкие полотна для перевязки, случись что в пути. Так-то было кому лечить, но лишним не станет. Велела теплей укутываться во время сна, да и в целом по возможности не промокать — словно Огонек не выживал полгода вовсе без крова и почти без одежды.

— Ну, всё, — сказала Лиа, обняла внука. — Не чаяла я тебя обрести. Молиться буду, чтоб не потерять.

Утром по туману выехали — сыро было, и довольно зябко. Лачи, похожий в сером мареве на статую, возглавлял отряд. Огонек косился на него — подумывал, не стоит ли попытаться расспросить Соправителя, раз уж у Лайа не удалось выведать ничего, но тот был слишком далеко. Ехали молча. Мальчишка был рад и сырости, и туману, они все равно означали волю. Еще бы народу чуть меньше — два с лишком десятка человек рядом означали, что весь лес замрет при их приближении. А Огонек соскучился по его живым голосам.

Всадники