– Хочется верить, что последние слова он произнес не всерьез, – добавил он.

– Конечно нет. Смерть Джуды стала ужасным ударом для нас обоих, но Купера она совершенно изменила, и я даже не знаю, оправится ли он.

Орри вздохнул:

– Он всю жизнь мечтал, что мир изменится к лучшему. Такие идеалисты, как он, страдают тяжелее других. Надеюсь, он не совершит безрассудных поступков, Юдифь. Эштон уже потерпела неудачу в том, к чему она так стремилась, – высшее общество Ричмонда не приняло ее. Думаю, что и наказание за спекуляцию ее тоже настигнет. Если же Купер попытается судить ее сам… – он оглянулся через плечо, посмотрев на жалкую фигуру брата, лежащего на кушетке, – он сделает хуже только себе.

Ветер подул снова, взметнув гардины в гостиной и растрепав седеющие волосы Купера.

– Я пытаюсь объяснить ему это, – сказала Юдифь, – но все напрасно. Он много пьет, как вы уже заметили. Иногда мне страшно, что в таком состоянии он может натворить больших бед.

От этих слов, произнесенных тихим голосом, Орри вдруг почувствовал леденящий ужас. Все трое еще долго сидели молча, прислушиваясь к стуку дождя по крыше.

Свежие номера «Ричмонд инкуайрер» доставляли в Уиндер-билдинг каждую неделю. В одном выпуске, который Джордж прочитал со смешанным чувством любопытства и грусти, было напечатано несколько пространных статей, описывающих похороны Джексона. На внутренней странице приводился список высокопоставленных офицеров, участвовавших в процессии. Среди прочих Джордж увидел и имя своего лучшего друга.

– Смотри-ка – полковник Орри Мэйн, – сказал он Констанции в тот вечер, показывая ей газету. – Он в списке военного министерства.

– Значит, он сейчас в Ричмонде?

– Думаю, да. И чем бы он ни занимался, уверен, это важнее, чем мои разговоры с разными чудиками и чтение мелких букв в контрактах.

– Ты постоянно терзаешься чувством вины, – с ноткой сожаления сказала Констанция.

Он сложил газету.

– Да. Каждый день.

Гомер вошел в столовую и остановился рядом с буфетом, в котором Эштон хранила чудесный голубой веджвудский фарфор. Сервиз привезли на «Уотер Уитч» из Британии во время предпоследнего рейса.

– Мистер Мэйн? – Хантун в изумлении приподнял очки. – Который? Орри?

Как обычно, ответ старого негра был обращен не к нему, а к Эштон:

– Нет, другой.

– Купер? Надо же, Джеймс, я и не подозревала, что он в Ричмонде!

С северо-запада прогремел гром, и по лестнице пробежали струйки голубоватого света. Стоял сырой и теплый июнь; город полнился тревожными слухами о вторжении северян.

– Здесь он, очень даже здесь! – раздался низкий голос из тени за дверью столовой.

В проеме показалась пугающая фигура – да, это был Купер, только постаревший с тех пор, как Эштон видела его последний раз. Просто ужасно постаревший и седой. Щеки его покрывала восковая бледность, а комната сразу наполнилась запахом виски, заглушив аромат цветов, стоявших на столе.

– Он здесь и сгорает от нетерпения увидеть, как его дорогая сестрица и ее супруг наслаждаются новообретенным богатством.

– Купер, милый… – заговорила Эштон, почуяв опасность и пытаясь ее отогнать приторной улыбкой.

Купер не дал ей продолжить:

– Отличный у вас дом! И обстановка прекрасная. Наверное, жалованье в министерстве финансов намного выше, чем в военно-морском. Наверное, оно просто огромное.

Трясясь от страха, Хантун вцепился в подлокотники кресла. Купер резким жестом протянул руку к открытым полкам буфета, и Эштон невольно сжала кулаки, когда он схватил одну из изысканных голубых тарелок.

– Надо же, какая красота! Уж точно ты не здесь их купила. Что, привезли на контрабандном судне? Вместо ружей и патронов для армии?

Купер с силой швырнул тарелку об пол. Осколки белой греческой фигуры, рельефно изображенной в центре тарелки, отскочили в стороны, и один из них отлетел Хантуну в руку. Он что-то возмущенно пробормотал, но никто его не услышал.

Эштон наконец опомнилась:

– Дорогой брат, я в полном недоумении и относительно цели твоего визита, и твоего безобразного поведения. Более того, хотя твой противный характер ничуть не изменился, мне все же странно слышать от тебя подобную патриотическую дребедень. Раньше ты презирал Джеймса, когда он выступал в поддержку сецессии и прав штатов. А теперь стоишь здесь и говоришь как самый ярый сторонник мистера Дэвиса.

Она заставила себя улыбнуться, надеясь спрятать страх. Этого человека она не знала. Он вел себя как безумец, и невозможно было угадать, что он задумал. Краем глаза она заметила, что Гомер подошел к Куперу сзади и встал справа. Хорошо.

Поставив локти на стол, она опустила подбородок на сложенные ладони; улыбка стала насмешливой.

– И когда же ты успел превратиться в такого патриота, могу я поинтересоваться?

– Вскоре после того, как утонул мой сын, – сказал Купер, заглушая шум грозы за окном.

Самообладание Эштон дало трещину.

– Джуда… утонул? – с изумлением воскликнула она. – О Купер, как это…

– Мы были на борту «Уотер Уитч». Рядом с Уилмингтоном. Вышла луна, и блокадная эскадра нас заметила. Я умолял капитана Баллантайна не рисковать и повернуть обратно, но он стоял на своем. Владельцы судна дали ему четкие указания: максимум риска за максимальное вознаграждение.

Руки Эштон упали на стол. Ей вдруг показалось, что в комнате стало очень холодно.

– Остальное тебе известно, Эштон. Мой сын был принесен в жертву твоей…

– Останови его, Гомер! – завизжала Эштон, когда Купер сдвинулся с места.

Хантун начал подниматься из кресла. Купер ударил его сбоку по голове, сбив очки.

Гомер обхватил Купера сзади и закричал, зовя на помощь. Купер локтем двинул его в живот, вырвался из рук негра и заорал сквозь раскаты грома:

– Твоей жажде наживы! Это все твоя проклятая жадность! – Он схватился за буфет и потянул его на себя.

Изящные голубые тарелки, чашки, блюдца и миски заскользили. Эштон снова завизжала, когда драгоценный веджвудский сервиз посыпался на пол и во все стороны полетели греческие головы, руки, ноги… За окном сверкала молния. Буфет упал на обеденный стол, но оказался слишком тяжелым, и ножки с той стороны, где сидел Хантун, подломились. Он громко завопил, когда на него обрушился битый фарфор, подсвечники и ваза с цветами.

Он судорожно отодвигал стул, пока вода из вазы заливала его жилет и брюки. Тем временем подоспели еще двое слуг, и вместе с Гомером они втроем наконец выволокли Купера, который не прекращал кричать и ругаться, из комнаты, дотащили до двери и вытолкали под дождь.

Эштон услышала, как хлопнула дверь, и сказала первое, что пришло в голову: