из-за описки переписчиков.

707

Эпиграммы Пушкина на И. Н. Инзова не известны.

708

Здесь аренда – форма награждения чиновников и военных высоких рангов за службу: предоставление земельных угодий или доходного владения во временное пользование.

709

Ср. полный текст:

Вот С……..й, «сей» и «оный»,

Гадок, страшен, черен, ряб.

Он – поляк низкопоклонный,

Денег, знати, власти раб.

Полевого самохвальство

И Булгарина задор

И Белинского нахальство

Совместил себе в позор!

(Дом сумасшедших. Сатира Воейкова. С. 26).

710

Далее у Воейкова:

Вспоминая о прошедшем,

Я дивился лишь тому,

Что зачем он в сумасшедшем,

Не в смирительном дому?

(Там же. С. 22).

711

Далее у Воейкова:

С рыльцем мосичьим своим,

С саблей в петле… А французской

Крест ужель надеть забыл?

Ведь его он кровью русской

И предательством купил!

«Что ж он делает здесь?» – Лает,

Брызжет пена из брылей,

Мечется, рычит, кусает

И домашних, и друзей.

– Но на чем он стал помешан?

– Совесть ум свихнула в нем:

Всё боится быть повешен

Или высечен кнутом!

(Там же. С. 22–23).

712

Далее у Воейкова:

Стало что с его башкой?

«Спесь с корыстью в ней столкнулись,

И от натиска того

Вверх ногами повернулись

Ум и сердце у него!

Самохвал, завистник жалкий,

Надувало ремеслом,

Битый Рюриковой палкой

И санскритским батожьем.

Подл, как раб, надут, как барин,

Он, чтоб разом кончить речь,

Благороден, как Б[улгар]ин,

Бескорыстен так, как Г[реч]!»

(Там же. С. 26.)

713

Женой А. Н. Мордвинова была Александра Семеновна Мордвинова (урожд. кн. Херхеулидзева).

714

Вопрос о литературных и личных взаимоотношениях Пушкина и Воейкова до сих пор не привлекал внимания исследователей. Возможно, что они изредка встречались еще в Царском Селе или в «Арзамасе» в 1816–1818 гг., но в дошедших до нас писаниях Пушкина имя Воейкова не попадается раньше самого конца 1820 г., когда автор «Дома сумасшедших», переехав из Дерпта в Петербург, выступил застрельщиком известной журнальной полемики вокруг «Руслана и Людмилы». Претенциозный формально-стилистический разбор этой поэмы, подписанный буквой В., напечатан был А. Ф. Воейковым в «Сыне Отечества» 1820 г. (№ 34–37) и явился первой по времени специальной статьей о творчестве Пушкина в русской печати. Пушкин не был удовлетворен этой статьей (ни в какой мере, впрочем, не враждебной), а в письмах к Гнедичу, Вяземскому и брату Льву Сергеевичу очень едко отзывался в 1820–1823 гг. о критических суждениях Воейкова, считая последние материалом для «Revue des Revues» и сравнивая их «с подслушанными у калитки литературными толками приятельниц Варюшки и Буянова» (из «Опасного соседа» В. Л. Пушкина), т. е. с оценками обитательниц публичного дома (см.: Пушкин. Письма. Л., 1926. Т. 1. С. 14, 44, 46, 68, 82–83). В 1828 г., отмечая в предисловии ко второму изданию «Руслана и Людмилы» критические статьи о своей поэме, Пушкин глухо упомянул, что «самая пространная писана г. Воейковым». С такою же подчеркнутой холодностью Пушкин в примечаниях к «Кавказскому пленнику» (1821) процитировал несколько строк «Послания Жуковского к г-ну Воейкову» («Ты зрел, как Терек в быстром беге Меж виноградников шумел» и пр.).

В годы пребывания Пушкина в ссылке Воейков усиленно перепечатывал его стихотворения в своих изданиях, а иногда, также без ведома и согласия автора, пользовался в «Новостях литературы» и рукописями Пушкина (так, в 1823 г. Воейков опубликовал «Увы, зачем она блистает», «Я пережил свои желанья» и «Дориду», а в 1824 г. «Друзьям» («Вчера был день разлуки шумной»)). Эти публикации сопровождались нередко дружески-лестными отзывами о Пушкине, вроде, например, следующего: «Посещу ли цветущую Одессу? Обойму ли там певца Бакчи-Сарайского фонтана, которого талант, может быть, теперь есть первый пиитический талант в Европе?» (Новости литературы. 1824. Кн. 9. Август. С. 49–76. Ср. упоминания о Пушкине в письме Воейкова от 21 апреля 1824 г. к Языкову в: Литературные портфели. Пб., 1923. Вып. 1. С. 64). Пушкин, иронически определяя в январе 1824 г. Воейкова как своего «высокого покровителя и знаменитого друга» (Пушкин. Письма. Т. 1. С. 68), с начала 1825 г. несколько изменяет свое отношение к автору «Дома сумасшедших» и 27 марта 1825 г. пишет брату: «Так как Воейков ведет себя хорошо, то думаю прислать и ему стихов – то ли дело не красть, не ругаться по м…… не перепечатывать, писем не перехватывать» и проч. (Пушкин. Письма. Т. 1. С. 125). В «Новостях литературы» 1825 г. появляются в связи с этим «Море и земля», «Мой друг, забыты мной следы минувших лет» и «Подруга милая, я знаю отчего». Внимательно следя за новыми вещами Пушкина, Воейков еще в рукописи высоко оценил «Бориса Годунова» («Это – чудо, это – образец силы, ужаса высокого и великого, – писал он 22 ноября 1826 г. Д. М. Перевощикову. – Русь ничего не имела подобного в драматургическом роде» (Русский архив. 1890. № 9. С. 92). В 1827–1828 гг. возобновились и окрепли в Петербурге личные отношения Пушкина и Воейкова, журнал которого «Славянин» недаром рекомендуется особому вниманию редакции «Московского вестника»: «Кстати, – пишет Пушкин 1 июля 1828 г. М. П. Погодину, – похвалите Славянина, он нам нужен, как навоз нужен пашне, как свинья нужна кухне, а Шишков – Российской Академии» (Пушкин. Письма. М.; Л., 1928. Т. 2. С. 53). В борьбе литературной аристократии с буржуазно-мещанским флангом журналистики 1830-х гг. Воейков действует, разумеется, единым фронтом с вдохновителями «Литературной газеты». На страницах последней Пушкин сочувственно отметил «оригинальную веселость» статьи Воейкова об «Истории русского народа» в «Славянине» (1829. Ч. 12. С. 48–49). Об этом же разборе Пушкин вспомнил в 1836 г. в письме к Вяземскому: «Жаль, что ты не разобрал Устрялова по формуле, изобретенной Воейковым для Полевого, а куда бы хорошо» (Пушкин. Письма. М.; Л., 1935. Т. 3. С. 432). В статье «Несколько слов о мизинце г. Булгарина и о проч.» Пушкин в 1831 г. характеризует Воейкова как «замечательного литератора», автора «Хамелеонистики – остроумного сбора статей, в коих выводятся, так сказать, на чистую воду некоторые, так сказать, литературные плутни» (Телескоп. 1831. № 13). «Следы неизгладимые»,