Союзники обрушили на беглецов град пуль, однако ни одна из них не причинила серьезного вреда. На глазах того и другого войска, отделенный от них Неккаром, отважный отряд продолжал свой путь к герцогу. Неподалеку находился брод, где воины и переправились. Крики ликования встретили спасшихся смельчаков.

Хотя часть неприятельских орудий в результате молниеносной и отважной атаки Георга была вынуждена замолчать, однако рок, висевший над Ульрихом Вюртембергским, казалось, не признал пользы смелого поступка. Силы герцогского воинства изнурялись беспрерывно возобновляющимися атаками превосходящего числом противника. Ландскнехты сражались с обычным своим воинским пылом, но их командиры посчитали необходимым собрать отряды в несколько мощных кругов для отражения неприятельской кавалерии. Тем самым была разрушена линия обороны. Пехотинцы, совсем не обученные и только что вооруженные, плохо защищали оголенные участки обороны.

Между тем Ульриху донесли, что герцог Баварский внезапно напал на Штутгарт и взял его, свежее неприятельское войско идет из тыла вдоль реки и находится от них в получасе ходьбы.

Несчастный владыка понял, что вторично потерял свое государство. Дабы не попасть в руки врагов, ему оставался крайний выбор: бегство или смерть. Друзья советовали Ульриху броситься в родовой замок Вюртемберг и держаться там, пока не представится случай бежать. Герцог взглянул вверх, на освещенный солнечным светом замок своих предков, сумрачно смотрящий вниз, в долину, где внук его созидателей отчаянно, в последний раз бился за свои владения. Тут он, покрывшись смертельной бледностью, молча показал своим сподвижникам на башни и стены родового замка. Там взмывали вверх кроваво-красные флаги союзников.

Рыцари пригляделись и обнаружили, что флаги росли и умножались, а черноватый дым, появившийся тем временем во многих местах, показал, что это не союзники, а огонь водрузил на зубцах замка свои пылающие знамена. Замок горел со всех сторон, и его несчастный владелец смотрел на это зрелище с улыбкой мрачного отчаяния.

Пожар в замке не укрылся и от взоров сражавшихся. Союзники приветствовали его криками торжествующей радости, вюртембержцы потеряли остатки мужества; они ясно видели, что счастью и удаче их герцога пришел конец.

Звуки барабанов подходившего из тыла союзного войска раздавались все сильнее и сильнее, пехотинцы во многих местах уже отступали, когда герцог громким голосом воскликнул:

— Кто еще желает нам добра, следуйте за нами! Мы пробьемся сквозь тысячи их солдат либо же погибнем! Возьми мое знамя, храбрый Штурмфедер, и с Богом, на врага!

Георг схватил вюртембергское знамя. Герцог встал с ним рядом.

Рыцари и горожане окружили их плотным кольцом, готовясь отчаянно пробивать путь своему владыке. Герцог указал на слабейшее место в неприятельской боевой линии. Надо было воспользоваться подходящим случаем или все потерять. Недоставало лишь предводителя. Георг предложил себя, но рыцарь Лихтенштайн дал ему знак не оставлять своего места подле герцога и, став во главе отряда, обернулся напоследок к своему герцогу и зятю и с командой: «Вперед! Да здравствует Вюртемберг!» — опустил забрало.

Отряд насчитывал около двухсот всадников. Он несся рысью в форме клина.

Канцлер Амброзиус Воланд с радостным чувством облегчения смотрел на отъезд вюртембержцев. Казалось, герцог совсем о нем забыл. Амброзиусу оставалось только сообразить, как ему безопаснее слезть со своего длинноногого горячего скакуна. Но благородный конь из герцогской конюшни, терпеливо выждав, когда небольшой отряд удалится, заслышал громкий барабанный бой, призывающий к атаке, увидел гордо реющее вюртембергское знамя и вдруг с места, гигантским галопом ринулся на врага. Скакун, казалось, только и ждал этой минуты; с быстротой птицы несся он теперь по равнине за отрядом всадников. У канцлера от такой скачки помутилось в голове. Судорожно приникнув к луке седла, он пробовал кричать, но встречный поток воздуха, рассекаемый конем, подавлял его голос. В один миг скакун нагнал отряд и даже перегнал его стремительный карьер. На какое-то время канцлер стал невольным предводителем отряда.

Неприятельские солдаты чрезвычайно недоумевали по поводу нелепой фигуры, похожей скорее на обезьяну в латах, нежели на воина. Не успели они опомниться, как странное существо уже врезалось в их ряды.

Несмотря на решительную минуту, вюртембержцы разразились дружным хохотом, который окончательно смутил оторопевшего неприятеля. Храбрые воины Ульма, Аалена, Нюрнберга и десятка других имперских городов отступили перед неведомой силой, рассыпались и обратились в бегство.

Две сотни вюртембергских всадников очутились в тылу расстроенного неприятеля.

Герцог в сопровождении нескольких спутников проскакал стороной, остальные поспешно продолжали свой путь.

Союзная конница, придя в себя, поскакала за смельчаками, но настигла вюртембержцев лишь у самых ворот Штутгарта. Однако среди пленных не нашлось ни герцога, ни кого-либо из важнейших его сторонников, кроме канцлера Амброзиуса Воланда, которого сняли с коня полумертвым. Союзные солдаты обошлись с ним жестоко, когда освободили его от тяжелых доспехов. Всю вину за то, что от них ускользнула награда в тысячу гульденов, обещанная за поимку герцога, они приписали невероятной, превосходящей всяческие границы храбрости горбатого канцлера. Таким образом, герцог потерпел поражение в битве, а его канцлер — после битвы.

Ночь, наступившую вслед за этим решающим днем, герцог Ульрих и его спутники провели в узкой лесной лощине; окружавшие ее скалы и густой кустарник создавали надежную защиту. Лощина эта и поныне называется Пещерой Ульриха.

Герцога вновь спас от беды хардтский музыкант: он отыскал пристанище, известное лишь местным крестьянам да пастухам. Ульрих решил передохнуть здесь, с тем чтобы, как только займется заря, со свежими силами продолжить бегство в Швейцарию.

Войска союзников захватили страну, проскользнуть мимо их глаз стало затруднительно. Удобнее ночью оставаться здесь, кроме того, лошади так утомились боевым днем, что герцогу и сопровождающим его лицам не было возможности выдержать дальнейшее преследование неприятельской конницы.

Воины расположились вокруг скудного огня. Герцог погрузился в тревожный сон и, быть может, в своих грезах забыл о потере владений. Спал и старый рыцарь фон Лихтенштайн. Маркс Штумпф, упершись могучими руками в колени, спрятал свое лицо; трудно было решить — спал он или, погруженный в горе, размышлял о судьбе герцога, разбитого в одночасье. Самый младший — Георг фон Штурмфедер, пересилив дрему, взялся караулить уснувших. Подле него сидел Ханс — Волынщик из Хардта, неотрывно смотревший на огонь. Все мысли крестьянина, казалось, сосредоточились на песенке, ее меланхоличную мелодию он напевал себе под нос тихим, подавленным голосом.