в роще у Атлантик-Сити. Раны оказались поверхностными и Робинсон выжил, но из-за спиртного полностью забыл о происшествии. Через несколько месяцев банда вернулась в Нью-Джерси, снова заманила пьяницу в машину и в этот раз отвезла его в Балтимор, где подросток, приятель одной племянницы Джеральдин, закончил дело на полотне B&O, оставив Рику Джеймсу на тот момент нерешаемый худанит.

В суде Джеральдин не подвела. Для начала она закатила перед присяжными истерику – трепыхалась на стуле и пускала пену изо рта. Заскучавшая Эльсбет Бот приказала ей вести себя прилично и покончила со спектаклем. Позже Джеральдин заявила, что ее обманули некие люди, которые отнимали все полисы и сами выбирали перспективных жертв.

Этим она никого не убедила, и присяжные сошлись на вердикте без особого труда. Джеральдин Пэрриш приговорили к пожизненному заключению, после чего она признала себя виновной и в оставшихся трех убийствах и получила несколько пожизненных сроков сразу. Никто не радовался завершению дела больше Дональда Уолтемейера, тут же вернувшегося в ротацию.

Напарник Уолтемейера, Дэйв Браун, больше не живет в нескончаемых страданиях. В последние два года Уорден если не зауважал детектива, то хотя бы ворчливо его признал. Но летом 1989-го все же начал стрелять у него по двадцать пять центов за телефонные сообщения.

Что до самого Терри Макларни, то он по-прежнему держится за братство. В 1989-м он не обращал внимания на нескончаемый кашель, пока уже не мог стоять на ногах, и потом несколько месяцев оправлялся после бактериальной инфекции оболочки сердца. Никто не думал, что он вернется в отдел, – а он вернулся через четыре месяца стройнее и здоровее, чем прежде.

Дональд Уорден после двадцати восьми лет службы – все еще полицейский Балтимора, все еще основа группы Макларни. И теперь он – женатый человек. Свадьбу отпраздновали летом 1989-го, на ней присутствовала почти вся смена. Тост следовал за тостом, а завершился праздник возлияниями в «Кавано», где Диана в свадебном платье украшала собой барный стул, а Здоровяк щеголял в элегантном смокинге.

Из-за брака Уордену требовалось проработать еще минимум год, чтобы его жена получила полные льготы, но год давно прошел – а он все еще расследует убийства. Не бросал он и дело Монро-стрит, проверяя в последние два года новые наводки. И все же в расследовании дела Джона Рэндольфа Скотта в переулке у Монро-стрит не поставлена точка – это единственная в истории департамента нераскрытая полицейская стрельба. Фигуранты из полиции по большей части продолжают работу, хотя кое-кого, в том числе сержанта Джона Уайли, впоследствии перевели на кабинетные должности в департаменте.

Но есть и более удовлетворительные результаты. В прошлом году Уорден ехал ночью на огнестрел и заметил у автобусной остановки в центре бритого морпеха, который шел вместе с мужчиной потрепанного вида по Западной Файет-стрит. Это показалось Уордену странным: он занес событие в свою волшебную память, а когда наутро морпеха обнаружили мертвым – забитым насмерть во время ограбления на ближайшей многоэтажной парковке, – Уорден пришел к Кевину Дэвису, старшему по делу. Он дал полное описание подозреваемого, оба сели в «кавалер» и уже через несколько часов нашли его.

В газетах писали, будто бы преступление раскрыто благодаря чистейшей удаче, чем снова доказали, как же мало мир понимает в том, что значит быть детективом.

И последний постскриптум: в 1988 году в городе Балтиморе погибли насильственной смертью 234 человека. В 1989-м были убиты 262 человека. В 1990 году уровень убийств снова подскочил – 305 убитых, худший показатель города почти за двадцать лет.

В первый месяц 1991 года в городе в среднем на один день приходится одно убийство.

Авторское примечание

Эта книга – журналистская работа. Имена детективов, подсудимых, жертв, прокуроров, офицеров, патологоанатомов и всех прочих – настоящие. События, описанные в книге, произошли так, как описано.

Я начал работу в январе 1988-го, вступив в отдел убийств Балтиморского полицейского департамента в странной должности полицейского стажера. Как часто бывает, когда журналист задерживается в одном месте надолго, я стал в отделе мебелью, нейтральным элементом ежедневного окружения детективов. Уже через несколько недель они вели себя так, словно репортер, который наблюдает за хаосом уголовных расследований, – это обычное дело.

Чтобы не мешать следствию, я согласился соответствующе выглядеть и одеваться. Для этого пришлось подстричься, купить несколько пиджаков, галстуков и брюк и снять бриллиантовые пусеты, и без того мозолившие детективам глаза. За год в отделе я ни разу не представлялся офицером. Но из-за моей внешности вкупе с присутствием других полицейских штатские и даже другие офицеры принимали и меня за детектива. Журналистам, которых учат представляться во время работы, это может показаться преступным умолчанием. Но если бы я раскрывался на местах преступлений, во время допросов или в больничной реанимации, то серьезно повредил бы ходу следствия. Короче говоря, другого способа собрать материал для книги не было.

И все же этическая проблема чувствовалась каждый раз, когда я цитировал свидетеля, врача реанимации, тюремного охранника или родственника жертвы, принявших меня за сотрудника правоохранительных органов. По этой причине я старался по возможности сохранять их анонимность, балансируя между справедливым отношением и тайной частной жизни с требованием точности.

Все детективы из смены лейтенанта Д’Аддарио подписали разрешение на публикацию еще до того, как рукопись появилась на свет. Другие важные для книги персонажи тоже позволили использовать их имена. В обмен на разрешения я пообещал детективам и другим лицам право на визирование соответствующих отрывков рукописи и на предложение изменений ради точности. Также я сказал детективам, что если в рукописи будет что-то неважное для сюжета, но вредное для их карьеры или личной жизни, то они могут попросить это убрать – и я рассмотрю все просьбы. В итоге детективы запросили удивительно мало правок, а те, на которые я согласился, касались бытовых деталей, – например, замечание одного детектива о женщине в баре или критика другим вышестоящего лица. Я не допускал правок, касавшихся ведения следствия или каким-либо образом менявших или приглушавших посыл книги.

Кроме детективов, ограниченное право на корректуру рукописи было у департамента полиции в целом – но только чтобы удостовериться, что необнародованный доказательный материал в текущих делах (калибр, род смерти, одежда жертвы) не раскрывается в тех случаях, когда подобные факты помогли бы позже найти подозреваемого. Департамент не запрашивал изменений и купюр.

Представители прокуратуры и бюро судебно-медицинской экспертизы Балтимора тоже читали соответствующие отрывки рукописи исключительно в целях сохранения точности. Как и детективы, они могли предлагать правки, но не требовать.

Большая часть диалогов