Бату перестал улыбаться. С резким стуком поставил на стол пиалу.

— Где он?!

— Здесь. Прикажешь доставить?

— Разумеется! И немедленно!

Как он ухитряется так переводить, подумал про толмача Даниил, сразу и по-русски лопочет, и по-татарски. Как будто и не через переводчика говорим, а напрямую друг друга понимаем… Однако все мысли мелькали где-то на краю сознания. Главное, удержать в желудке эту дрянь!!!

— … Вот он, Повелитель! — услышал князь Даниил сквозь приступы тошноты.

Андрея Мстиславича уже держали на цепях два могучих нукера. И хорошо, что держали, потому как сам на ногах пленник явно не устоял бы.

— Почему он так бледен? — спросил Бату-хан. — Он болен?

— Не знаю, величайший, — в очередной раз Даниилу удалось укротить бунтующий желудок. — Конечно, везли его в цепях, но вчера он ещё был вполне ничего…

Князь Андрей вздуг завалился навзничь и захрипел.

— Эй-ей, сюда! — замахал руками Бату. — Лекаря! Шаманов! Он не должен умереть сейчас!

Поднялась суета, возле «подарка» сгрудились какие-то люди. Низенький лекарь в чалме протолкался к пациенту, но было поздно. Дыхание Андрея, булькнув раз, прервалось.

— Он умер, Повелитель.

Глаза Бату-хана светились льдом.

— Так. Найти отравителя. Из-под земли найти! А тебе спасибо, коназ Данаил. Не ожидал. Ты можешь идти. Твой вопрос я решу в течении ближайших дней.

Когда Даниил ушёл, откланявшись честь по чести, Бату обернулся к Сыбудаю.

— Что скажешь, мой мудрый Сыбудай? Не правда ли, очень всё это странно?

Старый монгол отставил пиалу — всё это время он невозмутимо продолжал пить чай.

— Что скажу? Либо этот Данаил отчаянный смельчак, каких мало, либо он и правда не связан с этим разбойником. Вернее всего второе, иначе он преподнёс бы тебе голову, а не живого…

— Да ведь он, по сути, и представил труп!

— А вот смерть коназ-ашина объясняется легко и просто. Кто-то в твоём шатре очень боялся, что «подарок» скажет лишнего. Я начинаю думать, что не только урусы могли помогать разбойнику. Скажем, Гуюк-хану на руку, что значительная часть твоих земель не приносит тебе никакого дохода, зато вносит в умы твоих подданных сомнения в твоём могуществе.

Бату-хан стукнул кулаком по столу, свалив и разбив тончайшую фарфоровую вазу.

— Враги, кругом враги!

— Это так и не так, мой Бату. Будь кругом тебя одни враги, ты был бы уже мёртв. Но не расстраивайся. Раб-истопник, отравленный коназ-ашин, это всё звенья одной цепи, на том конце которой хан Гуюк с китайским змеем. Скоро мы выдернем эту цепь.

Бату помолчал, беря себя в руки.

— Ну хорошо, об этом позже. Как ты считаешь, следует дать ярлык коназу Данаилу?

Глаза Сыбудая остро блеснули.

— Извини, Бату, но вопрос глупый. Разумеется, дать! Или ты будешь отныне вручать ярлыки только тем, кто испытывает к тебе искреннюю любовь? Тогда, боюсь, все их придётся отдать старому Сыбудаю.

Бату-хан засмеялся, тоненько и визгливо.

— Разумеется, Данаил ненавидит тебя, — продолжал старик, — но все остальные ещё хуже.

— Решено, мой верный Сыбудай. Завтра мы вручим ярлык коназу Данаилу!

— Бл-бееее!

Кажется, полегче стало, подумал Даниил, в очередной раз опорожняя желудок. Ещё ведро воды, и будет полный порядок…

Князь стоял нараскоряку за забором, ограждающим дворец Бату-хана, и блевал. Вокруг сгрудилась свита, не допущенная в сам шатёр и терпеливо дожидавшаяся своего господина у ворот. Даниил всё же нашёл в себе силы отойти за угол, чтобы не опозориться у самых ворот.

— Отравили! Ведь отравили тебя поганые! — заламывал руки лекарь.

— Ой, молчи! Бл-беееее!

В последний раз промыв желудок, Даниил прислушался к своим ощущениям.

— Горька, ох, горька честь татарская… Давай уже свои уголья, что ли…

— Вот, вот они, княже! — Лекарь услужливо подсовывал блюдо с берёзовыми углями. — Отраву как есть вытянет!

Запивая угли водой, Даниил успел подумать — знает дело лекарь-то наш. Хошь, отравит, хошь, откачает… Удачно очень вышло с Андреем Мстиславичем. Тютелька в тютельку. Ай, мастер!

— Здравствуй сто лет, госпожа княгиня Ростовская!

— Тато! Как хорошо, что ты приехал!

Мария уже спустилась с крыльца, быстро идя навстречу отцу. Идёт, да не бежит, подумал мельком Михаил, важность таки блюдёт. И правильно, негоже княгине-вдове девчонкой бегать…

— Ну здравствуй, доня.

— Тато…

И так же точно, как совсем недавно Евфросинья, не удержалась дочь, повисла на шее у отца.

— Лёгкая ты совсем, Маришка, — гладил дочь князь Михаил. — Что ты, что Феодулия, кожа да кости. Или княгине Ростовской хлеба нету?

— Да есть маленько, — в глазах Марии запрыгали озорные огоньки. — Но тут, тато, вишь, какое дело… Растолстей я, так на баранах уж вовек не покататься…

Михаил хмыкнул раз, другой и засмеялся в голос.

— Баньку не прикажешь ли? Три дня до тебя добирались, пропылились все…

— Да как не прикажу? Сейчас будет… Однако не желаешь ли с дороги перекусить?

— Я перед баней не ем, а вот молодцам моим не мешало бы! О, а вот и сам! Здрав будь, великий князь Борис Василькович!

— Привет тебе, великий князь Михаил Всеволодович! — появившийся во дворе Борис отвесил деду поясной поклон. — По здорову ли? Честь великую оказал ты нам посещением своим!

Князь Михаил вытаращил глаза от изумления.

— Ты чего, Бориска?

Мать и внук расхохотались.

— Другой разговор! Не будешь дразниться! — Мария уже тянула отца за рукав в горницу.

— А где Глебка?

— Глебушка? Да где-то с ребятишками играется, сейчас прибежит…

Тепло стало на сердце у старого князя. Вот они, живы-здоровы, внуки… И дома сыновья… И Ростислав в угорской земле… Как бы ни сложилось впереди, а кто-нибудь да останется…

— О-ыыы!

Пламя в кострах поднималось в рост человека, выбрасывая в небо рои искр. Грозно рокотал шаманский бубен. Шаман пел на монгольском языке, но вряд ли его сейчас поняли бы сами монголы — слова-заклинания сливались в единый монотонный ритм, слитый с бубном.

— О-у-ыыыы!

Шаман пел и плясал, тряся пришитыми к одеянию костями и причими предметами. Шёл обряд «очищения» князя Даниила, дабы избавить его от скверны и обратить помыслы на благо величайшего Повелителя Бату-хана.