посмею ли я поднять на тебя руку? Мне-то хорошо известно, какие мы, цыгане, упрямые да бойкие. Впрочем, не волнуйся, усмирю и тебя, станешь кроткой, как настоящая голубка.

— Кого? Меня? — вскричала девушка с такой яростью, что старуха испугалась, как бы не лопнули веревки. — Не много ли ты на себя берешь?

— Не слишком много. — Сиза-баба успокоилась, увидев, что Замора по-прежнему лежит на ангаребе. — При нужде возьмусь за кнут, которым сбивают спесь с рабов. У меня есть парочка таких кнутов. Вон там, под коврами.

— Ах ты, старая перечница!

Сиза-баба не ответила. Она одним махом осушила бутылку и в третий раз набила свою черную трубку. Некоторое время ведьма курила в глубокой задумчивости, потом изрекла:

— Выходит, у тебя имеется знаменитый платок. Сокол мне об этом не рассказал… Напротив, по его словам, платок ты отдала кому-то из испанских школяров. Я была совсем крохой, когда жила в Гранаде и впервые услыхала о платке, однако не поняла, насколько он важен. Ладно, попробую разобраться с этой картой.

— Ты?! Тут требуются мозги получше, чем у старой пьянчужки! — Замора бросила на ведьму взгляд, полный ненависти.

— Пьянчужка? Ха-ха-ха! Если бы ты знала, как от вина вскипает кровь и приятно туманится разум… Все забывается, и во снах меня не посещают прекрасные испанские города, по которым мы кочевали табором, а я пела и плясала, зарабатывая горы песет.

Старуха выронила трубку и обхватила голову руками.

— Тогда я еще не была страхолюдной заклинательницей ветров, — плаксиво заныла она. — Мои волосы были черны, как твои, кожа розовой, словно утренняя заря, глаза — точно звезды. А фигурка! Прекрасная цыганка! Меня обожали, мне рукоплескали в Гранаде и Севилье, в Вальядолиде и Кадисе. Да что в Кадисе! В самом Мадриде! По моим жилам струился огонь, я порхала подобно лепестку розы на ветру. А как я играла на кастаньетах! Никто лучше меня не танцевал хабанеру. Когда я пела поло, слушатели приходили в восторг. Кавалеры дрались за мою благосклонность. Мои глаза, один из которых, увы, теперь слеп, бессчетное число раз видели блеск обнаженных навах и льющуюся кровь. Тогда меня звали не Сиза-бабой и не заклинательницей ветров, а красавицей Сонорой!

Старая цыганка слизнула с горлышка последнюю каплю самогона, швырнула бутылку о стену и проскрежетала:

— Жаль, что все это в прошлом.

Она поднялась, покачнулась, трижды обошла комнату, подобрала было трубку, отбросила ее, вновь повалилась на ковер и запустила руки в седые патлы.

— Сонора! Кто сейчас о ней помнит? Я была прекрасна. Я танцевала лучше тебя, Замора. Танцевала на улицах испанских городов, городов всей Европы. Наш табор кочевал из страны в страну. Русские князья и богемские герцоги дарили мне диаманты, валашские и молдавские господари — золотые обручи. Мне довелось увидеть даже Париж. Ах, сколько голов вскружила Сонора, сколько мужчин погибло на дуэлях из-за нее! Зря я тогда вернулась в Испанию. В меня влюбился один контрабандист, шкипер холька, высокий и крепкий, словно грот-мачта, и я… Я ответила ему взаимностью. Над красоткой Сонорой навис злой рок. Во время ночной бури наш парусник, везший оружие горцам, налетел на прибрежные скалы Эр-Рифа. Напрасно капитан, могучий, будто Геркулес, пытался спасти свой корабль. Огромный вал унес его вместе с обломками суденышка, навеки похоронив на песчаном дне Средиземного моря. Не помню, как я добралась до берега, давно это было. Меня подобрали рифы и забрали сюда, на плато. Вскоре под лучами палящего солнца моя нежная кожа почернела и сморщилась. Глаз я потеряла во время ночной грозы — его ослепило молнией. Да и второй утратил свой огненный блеск. Бедная, бедная Сонора! Чтобы выжить среди разбойников, ей пришлось сделаться заклинательницей ветров. Возможно, ты еще вернешься в Испанию, станцуешь фламенко, хабанеру и споешь нашу цыганскую «Гадже»… Ты помнишь ее, Замора?

— Нет, — сухо отрезала девушка.

Ведьма встала и принялась выделывать антраша, точно безумная. Громко хрустели старые суставы. Казалось, что от хриплых пьяных воплей вот-вот обрушится купол куббы.

Сиза-баба плясала, размахивая тощими конечностями. Видно было, что ей нелегко удерживаться на ногах. Наконец, исполнив замысловатый пируэт, она рухнула на ковер.

На нее страшно было смотреть: вся мокрая от пота, единственный глаз горит, будто фонарь, на губах пена, по телу пробегают судороги.

Ведьма резко села и сердито уставилась на Замору. История старой цыганки оставила девушку равнодушной: она думала о Карминильо.

— Ты молода! — заголосила Сиза-баба. — Ты красива, ты еще можешь танцевать! Отдай мне свои волосы, свои жгучие глаза, отдай зубы, белые, как жемчуг! Я — старуха, а ты — сама юность! И ты в моих руках!

— Ты пьяна, Сиза-баба, — ответила Замора.

— Покажи мне, как ты смеешься.

— Зачем?

— Затем, что мои желтые зубы напоминают сейчас лисьи или волчьи, а когда-то они тоже походили на жемчуг. Отдай мне свои! Соколу твои зубы не нужны!

Старуха, потная и слюнявая, протянула иссохшие руки, в прошлом, наверное, прекрасные. Теперь же когда-то розовые ноготки казались львиными когтями.

— Хочу забрать твою молодость! Хочу вернуться в Севилью, опять увидеть Париж, петь русским князьям и богемским герцогам, потешаться над дуэлянтами, сражающимися за один мой взгляд. Неужто красотка Сонора навек превратилась в мумию?

Сиза-баба, одурманенная алкоголем и табаком, завертелась на месте, точно бешеный зверь. Она заламывала руки, единственный глаз метал молнии.

— Ненавижу тебя! — визжала она. — Хочу впиться волчьими клыками в нежную плоть, чтобы молодая кровь покинула твое тело!

Старуха наводила ужас. Качаясь, она двинулась к Заморе, которая задергалась, стараясь освободить из пут вторую руку. Ведьма споткнулась раз-другой. Однако запредельным усилием устояла. И вот она уперлась в ангареб, где съежилась перепуганная Замора.

— Открой рот и покажи свой зубки, Севильская голубка! — взвыла Сиза-баба голосом, в котором не осталось ничего человеческого.

— Отойди, пьяница! — Замору всю передернуло. — Отойди, не то убью!

— Хочу твои зубки! Я заменю ими свои и не буду больше напоминать голодную волчицу! Хочу огонь твоих глаз, чтобы зажечь им свой потухший! Хочу твою молодость! Хочу вновь стать прекрасной Сонорой, услышать аплодисменты Севильи и Гранады. Отдай мне свои волосы, Замора, отдай свою юную кровь, свою кожу, вызолоченную солнцем…

— Ты спятила! — крикнула девушка, отталкивая старуху свободной рукой. — Поберегись! Голубка может превратиться в орлицу!

— А мы ее обезглавим. — Сиза-баба качнулась к стене, где висели ятаганы. — Собралась сражаться со мной, с самой заклинательницей ветров?

Ведьма оглушительно захохотала. Замора рванулась что есть мочи, рискуя сломать запястье, разорвала последнюю веревку и прыгнула на старуху, крепко обхватив ее костлявые плечи.

Сиза-баба заорала и попыталась сбросить девушку. Не тут-то было. Замора была молода и крепка. Она потащила ведьму к выходу. Старуха сопротивлялась изо