Единственное, что утешает его, это слова, его слова, все такие же красные, не ставшие мертвенно-серыми. Он жив, он жив, он дышит, шепчет, говорит.

Именно этот гимн заставляет его продолжать поиски.

Он жив, он жив.

***

Гарри спешит читать, едва не разрывая книги от скорости перелистывания. Его родственная душа сосредоточена на том, чтобы вызволить его, поэтому ему следует сосредоточиться на поиске способа отмены ритуала.

Ничего, ничего, ничего, ничего.

Это невозможно. Библиотека Блэков так же стара, как и сама Семья. Она была здесь до того, как был изобретен ритуал, и будет существовать еще долго после того, как он будет потерян во времени. Почему же нет информации о нём? Нет даже инструкции, как его провести, которую ожидал увидеть Гарри. Хотя это и не было бы идеальным вариантом, он, возможно, каким-то образом смог бы создать контрритуал.

На этот раз Министерству удалось сдержать запретное знание в своих собственных залах, и результаты оказались катастрофическими.

Переживет ли Волшебный Мир еще одну войну с безумным Ворлостом? Будут ли они готовы встретиться с сумасшедшим Гарри?

У него нет неправильных представлений о том, где он окажется в конце этого — и разве это не зрелище? Две родственные души, обе стремятся отомстить тем, кто их обидел, работают вместе, но не могут быть родственными душами, одна вечно жаждет получать, а другая вечно жаждет отдавать.

Он не может представить себе более жестокой судьбы для мира, потому что он сгорел бы дотла только из-за намека на возможность благодаря этому восстановить связь душ.

Если он внимательно прислушается к себе, он уже может услышать это, шепот, который говорит ему просто сдаться, сдаться, просто уничтожить их всех, просто сбежать к своей второй половинке и надеяться, что близость сделает то, чего не могут сделать исследования.

Мерлин, он надеется, что сможет быстро найти решение.

***

Безумие так близко, что он может чувствовать его дыхание на своём лице, как будто оно просто ждет, когда он, наконец, признает свою неудачу.

Страшно, как спокойно он себя чувствует здесь, стоя у пропасти.

Он делает глубокий вдох и заставляет себя продолжать.

Это вспышка чувств, наконец достигшая его?

Нет, нет, нет. Ничего, ничего, ничего. Всё ещё ничего!

Остановиться. Подышать. Продолжить.

Пещера, заполненная теми, кто когда-то выступал против него.

Чаша, наполненная невообразимо опасным ядом.

Медальон, наполненный не его душой, а письмом.

Регулус Блэк!

Если бы он еще не был мертв, он бы расщепил его на крошечные кусочки за это предательство! Разве он не мог его разрушить, вернуть ему душу, вместо того, чтобы подвести его в этот самый важный момент?

Машинально он возвращается в замок. Куда он мог его положить? Конечно же туда. В дом Блэков, место, в котором сходятся все дороги, в котором находится он. Его душа, его родственная душа, его разум.

— Мой Лорд, Беллатриса пришла в себя!

Злобная ухмылка непроизвольно расползается по его лицу.

Время охотиться. Время отомстить. Время забрать обратно то, что принадлежит ему.

***

Гарри просыпается, хватая ртом воздух.

— Кричер! — ему удается только хрипеть.

Приходит домовой эльф, озабоченно наморщив лоб.

— Пора, — говорит Гарри и позволяет ухмылке расплыться по лицу, чтобы соответствовать его родственной душе.

***

Конечно, это не происходит быстро. Как это могло произойти быстро? Беллатриса должна попытаться найти способ расспросить всех о приказах, которые, несомненно, получил Кричер. Хедвиг должна попытаться найти способ обойти защиту вокруг площади Гриммо. Ворлост должен попытаться найти способ оставаться в здравом уме достаточно долго, чтобы это произошло.

И Гарри тоже занят.

Он все еще не нашел решения для ритуала, и крайне сомнительно, что он найдет его в ближайшие несколько часов. Лучше атаковать прямо сейчас. Если ему не придется оставаться здесь надолго, он может перейти в наступление. Какая разница, готов ли будет Аластор Грюм содрать с него шкуру вечером, если к тому времени его здесь уже давно не будет?

Поэтому он заботится о том, чтобы немного исправить свою внешность. Широко раскрытые глаза, взлохмаченные волосы, темные круги под глазами. Он надевает одежду специально немного великоватую ему, чтобы казаться еще более уязвимым и болезненно тощим. Немного неровной походкой он вваливается на кухню.

— Вам нужна помощь, миссис Уизли? — тихо спрашивает он.

С доброй улыбкой Молли Уизли уверяет отказывается. Когда она поворачивается к нему лицом, ее улыбка гаснет, и она хмурится.

— Ты хорошо себя чувствуешь, Гарри? Ты выглядишь немного…

Когда она замолкает, Гарри с легким головокружением спрашивает снова:

— Вам нужна помощь, миссис Уизли?

— Гарри, ты хочешь сесть? Давай сюда, садись. Ты выглядишь очень нездоровым. — взяв его за руку, она ведет его к стулу рядом со столом. Гарри следует за ней на дрожащих ногах, заставляя свои руки дрожать. Она еще какое-то время разговаривает с ним, потом о нем с остальными, все задаваясь вопросом, не заболел ли он.

Аластор Грюм хмыкает:

— С ним все будет в порядке. Мальчик просто устал.

Это прекрасно, что Грюм пришёл на кухню. Молли Уизли сердито смотрит на него и готовится дать понять, что она до сих пор не забыла и не простила инцидент с Веритасерумом, и что сейчас ему лучше держать рот на замке, когда Гарри одиноко, но отчетливо спрашивает:

— Где он?

— Кто? — спрашивает Молли Уизли, оглядываясь в поисках того, кого здесь нет.

Сириус протискивается сквозь толпу, опускаясь на колени перед Гарри.

— Что случилось, щеночек? У тебя галлюцинации?

Гарри переводит глаза на Сириуса, делает их большими и водянистыми.

— Где он? Он всегда был рядом, и я всегда его чувствовал, но теперь его нет. Его здесь больше нет, Сириус. Почему его больше нет?

— Я не… я не понимаю, о чем ты говоришь, щеночек. Кого больше нет? — он успокаивающе кладет руку поверх руки Гарри, за которую тот тут же цепляется, как за спасательный круг.

— Он умер? Почему ещё он мог исчезнуть? Но почему слова все еще красные? Как он может быть мертв, если слова красные? Как он может не быть здесь? Куда он исчез?

Пока Гарри продолжает говорить, Орден замолкает, и они один за другим приходят к пониманию.

Молли Уизли озвучит очевидное.

— Ритуал подавления душевных уз?

— Но он был запрещен, — едва слышно говорит человек сзади.

— Вы действительно ему верите? — требовательно спрашивает Аластор Грюм. Он хромает до середины комнаты, поворачиваясь к членам Ордена, как театральный актер, обращаясь к публике, завершая свою реплику грандиозными движениями рук — Поттер не знает, о чем говорит. Ему сколько, шестнадцать? Семнадцать? Пятнадцать?