— Ты, видать, считаешь, что умение махать мечом — главная ценность на свете? Так я тебя расстрою. В тебе этого умения на эфес, а дури в башке — на десять, а самолюбия — на сотню. Прежде головой нужно орудовать, а после уже клинком. Если не умеришь свою гордыню, никакой меч тебе не поможет.

— Ты слыхала, как он заговорил? Отчего-то в поле перед сиром Вомаком наш славный купец другую песенку пел! Полные штаны наклал! Не будь меня, где бы он теперь оказался?

Джоакин обратился к Полли, однако не нашел в ней поддержки.

— Он в чем-то прав, Джоакин, — осторожно сказала девушка. — Гордыня может испортить жизнь человеку.

— Так ты с ним заодно?!

Хармон довольно усмехнулся:

— Помяни мое слово: коли будешь и впредь так высоко задирать нос, то недолго твоя голова удержится на плечах. Кто-то из обожаемых тобою дворян ее и оттяпает. Впрочем, не скажу, что это тебе очень уж во вред пойдет. Твоя башка все равно одним самодовольством наполнена, больше ничего в ней полезного нет.

На скулах Джоакина заиграли желваки.

— Я не потерплю, чтобы какой-то купчина так говорил со мной! Я — сын рыцаря! Вам следует извиниться!

— Ха-ха! Перед тобою, что ли? Ты, видать, позабыл, кто из нас кому служит! Я тебе монету плачу, несмотря на твой длинный язык. А могу и не платить.

— Так и не платите, — зло бросил Джоакин.

— Ты что же, хочешь, чтобы я рассчитал тебя?

— Будто мне много радости служить торгашу!

Хм. Джоакин мог пригодиться Хармону при сделке с бароном — как никак, придется везти телегу золота в Лабелинский банк. Но пойти на попятную торговец не мог: отступи он теперь, Джоакин сядет ему на шею и ноги свесит, а Полли решит, что он, Хармон, безвольный слабак.

— Уходи, ты свободен, — сказал Хармон. — Коли купец не годится тебе в наниматели, а мещанка — в жены, то ступай на все четыре стороны. Поглядим, как быстро ты найдешь нового хозяина. У меня-то с новым охранником не возникнет никаких затруднений.

Джоакин спрыгнул на мостовую и, не прощаясь, ушел прочь. Полли подалась было следом за ним, но остановилась, упершись взглядом в спину парня.

— Правильно, — сказал Хармон. — Не беги за ним, он тебя не стоит.

Когда Хармон и Полли вернулись в гостиницу, Джоакиновой гнедой кобылы уже не было в стойле.

* * *

Хармон проснулся в гостиничной комнатушке от робкого стука в дверь. Было далеко за полночь, лунный свет едва просачивался сквозь щели в ставнях.

— Кому это не спится?.. — раздраженно проворчал торговец.

— Впустите, хозяин, — послышалось из-за двери. Голос принадлежал Вихренку.

— Чего тебе надо?

— Хозяин, есть дело… прошу, впустите.

— Какое еще дело?

Пауза.

— Срочное, хозяин.

Хармон встал, чертыхаясь, наощупь добрался до двери. Голос Вихренка звучал сдавленно, будто испуганно. Спросонья Хармон не успел понять, что мог означать этот испуг. Он отодвинул засов и толкнул дверь.

Там, действительно, был Вихренок. У его горла поблескивало лезвие ножа. За спиной паренька стоял мужчина в кожаной броне, рядом второй. В руках второго была масляная лампа и короткий меч.

Хармон бросился назад, вглубь комнаты. Двое ринулись за ним, отшвырнув Вихренка. Тусклый свет лампы плеснул на стены. Торговец наткнулся на табурет, устоял на ногах, развернувшись, пнул. Стул врезался в колени чужаку, тот вскрикнул. Хармон метнулся к столу, схватил арбалет. Проклятое оружие не было взведено, торговец просто замахнулся им, как дубиной, и ударил изо всех сил. Враг попытался защититься мечом, но удар был слишком силен и внезапен. Клинок улетел к стене, вторым ударом Хармон вышиб у врага лампу. Стекло звякнуло о половицы, огонек погас, комната рухнула в темноту. Хармон ринулся к окну — на лунные проблески меж ставен. Схватился за щеколду, открыл. Глухо грохотнули шаги за спиной, рука схватила его за шиворот. Развернувшись, он стукнул арбалетом, и снова, и снова. Кажется, попал: силуэт отшатнулся назад. Распахнув ставни, Хармон перемахнул через подоконник и ухнул со второго этажа.

Под окном торчали какие-то бочки, торговец грохнулся на них, боль резанула по ноге. Он свалился с бочек на землю, попытался подняться. Едва успел заметить тень, что двинулась на него вдоль стены. Тупой удар обрушился на его затылок, Хармон провалился во тьму.

Когда он пришел в себя, волосы и лицо были мокры. Чья-то рука еще раз плеснула ему в глаза холодной водой, раздался голос:

— Гляди-ка, оклемался.

Хармон сидел на большом деревянном стуле, его руки были прижаты колодками к подлокотникам. Вокруг царил багровый полумрак. В комнате не было окон, ее освещали лишь два факела, вставленные в кольца на каменных стенах. Тусклое мерцание источали также угли в жаровне. Перед Хармоном располагался длинный стол, по ту сторону сидел человек. На нем была серая холщовая сорочка со шнуровкой на груди, волосы человека имели мышиный цвет, лицо казалось худым и невыразительным, единственной приметной деталью выделялась горбинка на носу.

В руках человек держал Светлую Сферу.

Долгую минуту он молча глядел на Хармона, затем тихо проговорил:

— Откуда это у тебя?

— Где я? — прошептал Хармон. — Кто вы?

Человек за столом кивнул. Второй — тот, что поливал торговца водою, — стукнул Хармона дубинкой по колену. Хармон заорал от боли, нога дернулась, и тут же веревки резанули голую щиколотку, не давая пошевелиться. Человек с дубинкой — на нем был грязный кожаный фартук — ударил еще раз.

— Аааа!… оооох…

Наконец, торговец утих и перевел дух.

— Кх-кх, — привлек его внимание горбоносый человек. — Откуда это у тебя?

— Мне дал это граф Виттор Шейланд. У меня есть охранная грамота от него, она в гостинице…

Горбоносый потеребил рукой два свитка, лежащие на столе.

— Стало быть, вы прочли? Этот Предмет — собственность землеправителя, вы не…

Хармон осекся, когда человек снова кивнул напарнику. Вулкан боли взорвался внутри коленной чашечки. Торговец захлебнулся криком, перед глазами опустилась алая пелена.

— Значит, тебе дал это граф Виттор Шейланд, — произнес горбоносый немного погодя. — А зачем?

— Он хотел, чтобы я продал Предмет.

— Граф хотел, чтобы ты продал Предмет, — повторил человек за столом. — По какой цене?

— За сорок одну тысячу эфесов.

— Граф Виттор Шейланд дал тебе Священный Предмет, чтобы ты продал его за сорок одну