вернуться, не веду угодную ему политику? Невозможно это отрицать. 4. Затем объявится какой-нибудь другой дерзкий вождь народа, подобный Ицилию или Децию, который предъявит обвинение, что я ссорю граждан друг с другом или строю козни против народа, или предаю город врагам, или стремлюсь к тирании, как и обвинил меня Деций, или в чем ином виноват, что бы ему ни пришло в голову: ведь ненависть не будет иметь недостатка в поводах. 5. И кроме прочих обвинений, немного времени спустя будет использовано и то, что было совершено мной на этой войне, так как я подверг разорению вашу землю, угнал добычу, отнял города и одних их защитников убил, а других выдал врагам. Если обвинители вменят это мне, что я скажу им в свою защиту или чьей помощью воспользуюсь?

XXXII. Итак, разве не ясно, что вы, послы, краснобайствуете и лукавите, Минуций, прикрыв красивым названием нечестивое дело? Ибо, несомненно, не возвращение из изгнания вы предоставляете мне, а отправляете меня на заклание народу, возможно, даже заранее задумав это сделать (ведь уже ничего хорошего относительно вас мне не приходит в голову). 2. Однако, если вы желаете этого (я, конечно, допускаю), просто не предвидя ничего из того, что мне придется претерпеть, то какая мне будет польза от вашего незнания или глупости, когда вы не сможете ничему воспрепятствовать, даже если захотите, но будете вынуждены, наряду с остальным, и в этом угождать народу? Впрочем, для доказательства, что мне не подойдет из соображений безопасности то, что вы называете возвращением, а я — скорой дорогой к гибели, думаю, требуется, в конце концов, немного слов. Но что это не к доброй славе, чести или благочестию (поскольку и ты, о Минуций, правильно поступал, желая, чтобы я заботился об этом), а к величайшему позору и нечестию послужит мне, если доверюсь вам, — об этом послушай в свою очередь. 3. Я был врагом вот этим вольскам и причинил им большой вред на войне, добывая родине господство, мощь и славу. Разве не подобало мне почести получать от облагодетельствованных, а ненависть испытывать от обиженных? Конечно — если бы имело место что-либо разумное. Но судьба оба эти правила перевернула и изменила их смысл на противоположный. Ибо вы, римляне, ради которых я был врагом этим людям, отняли у меня все, что я имел, и, сделав меня ничем, изгнали. Они же, испытавшие от меня страшные бедствия, приняли меня в своих городах — неимущего, бездомного, униженного и лишенного отечества. 4. И они не довольствовались свершением одного этого столь блестящего и великодушного дела, но предоставили мне также гражданство во всех своих общинах, должности и почести, какие у них самые важные. Пропускаю остальное: но ныне они назначили меня командующим с неограниченными полномочиями над полевой армией и все общественные дела подчинили мне одному. 5. Скажи-ка, с каким сердцем я когда-либо смог бы предать тех, от кого был украшен такими почестями, не испытав никакой обиды, ни большой, ни малой? Разве что их благодеяния оскорбляют меня, как вас мои! Поистине прекрасную славу у всех людей принесет мне ставшее известным двойное предательство! Кто же, пожалуй, не восхвалит меня, услышав, что друзей, от которых мне подобало получать добро, найдя врагами, а врагов, от руки которых я должен был погибнуть, — друзьями, я, вместо того чтобы ненавидеть ненавидящих и любить любящих, стал придерживаться противоположного мнения?!

XXXIII. Ну же, Минуций, рассмотри и отношение со стороны богов, с каким я сталкиваюсь ныне и какое выпадет на мою долю в оставшуюся жизнь, если только, послушавшись вас, предам доверие этих людей. Как раз теперь во всяком деле, за какое я бы ни взялся против вас, они мне помогают, и ни в каком начинании я не знаю неудач. 2. И сколь значимым свидетельством моего благочестия вы считаете это? Ведь несомненно, если я начал против родины нечестивую войну, то следовало, чтобы со стороны богов все было против меня. Но поскольку в войнах я до сих пор пользовался попутным ветром судьбы, и, за какие дела ни берусь, все мне в точности удается, то очевидно, что я являюсь благочестивым мужем и избрал прекрасную деятельность. 3. Следовательно, что случится со мной, если я переменюсь и буду стараться вашу власть усиливать, а их — ослаблять? Не случится ли обратное, и не навлеку ли я на себя со стороны божества враждебный гнев, мстящий за обиженных, и так же, как благодаря богам из малого стал великим, не стану ли вновь из великого малым, и не окажутся ли мои несчастья наукой для остальных? 4. Вот какие мысли приходят мне в голову касательно богов, и я убежден, что те самые Фурии, грозные и беспощадные к совершившим что-либо нечестивое, о которых и ты вспомнил, о Минуций, тогда будут преследовать меня, терзая душу и тело, когда я покину и предам людей, спасших меня, погубленного вами, и одновременно со спасением оказавших много прекрасных благодеяний, кому я предоставил богов поручителями, что прибыл не со злым умыслом и что сохраню имеющееся ко мне доверие, до сих пор безупречное и незапятнанное.

XXXIV. А когда ты, Минуций, упоминаешь еще друзей, изгнавших меня, и родину, отрекшуюся от меня, взываешь к законам природы и рассуждаешь о священном, то ты кажешься мне единственным не знающим простейших и общеизвестных вещей: что друзей или врагов определяют не внешние черты и не наименование, но каждый из них проявляется в делах и поступках, и все мы любим тех, кто оказывает помощь, и ненавидим тех, кто причиняет нам вред. Закон этот не какие-то люди учредили для нас и, соответственно, не отменят его когда-нибудь, если вдруг решат наоборот, но мы унаследовали закон, установленный с начала времен всеобщей природой для всех наделенных чувствами и навечно сохраняющий свою силу. 2. И поэтому мы отрекаемся от друзей, когда они поступают с нами несправедливо, и признаем друзьями врагов, когда с их стороны оказывается нам какая-либо услуга, и город, породивший нас, мы любим, когда он помогает, а когда вредит нам — покидаем, любя его не из-за местоположения, но из-за пользы. 3. И так думают не только частные лица поодиночке, но и целые государства и народы, так что тот, кто придерживается этого взгляда, не желает ничего выходящего за рамки божественных установлений и не совершает ничего противоречащего общему суждению всех людей. Вот почему я и полагаю, что, поступая таким образом, я поступаю и справедливо, и выгодно, и благородно,