В ожидании твоего ответа,

Арлен асу Джеф ам’Тюк ам’Брук.

Джардир встряхнул головой. «Домин шарум». Буквально это означало «два воина», и речь шла о суде посредством поединка, как предписано в Эведжахе на основании правил, согласованных между Каджи и его вероломным братом перед смертельной схваткой.

– Осеннее равноденствие, – проговорил Аббан. – За месяц до вторжения в Лактон. Он словно знал.

Джардир болезненно улыбнулся:

– Мой аджин’пал не дурак и хорошо изучил наши традиции. Но, рассуждая об Эвераме и Небесах, в душе не верит их истине. – Он покачал головой. – Называет себя «потерпевшей стороной». Словно возвращение того, что он украл из гробницы моего предка, есть обычный грабеж.

Этот вопрос терзал его годами.

– Прав ли он?

Аббан пожал плечами:

– Кто может знать? Я поступал с людьми хуже и даже солгал Пар’чину ради собственной выгоды. И тем не менее любил его. Он был предельно верен. Рядом с ним я испытывал…

– Что? – спросил Джардир.

Оба они знали этого человека хорошо, но очень по-разному.

– То же самое, что рядом с тобой, когда мы были юны и учились в шарадже, – ответил Аббан. – Он не замедлил бы оградить меня от беды, как и поступил, когда ты много лет назад призвал нас к Трону копий. С ним я чувствовал себя в безопасности.

Джардир кивнул. Оказывается, не так уж по-разному.

– А теперь?

Аура Аббана стала нечитаемой, он вздохнул, извлек из жилетного кармана глиняную бутылочку и вытащил пробку.

– Не смей… – начал Ахман.

Аббан перебил его, закатив глаза:

– Ахман, твои ноги омыты прудами крови, их тысячи. Неужели ты всерьез собираешься выговаривать мне за питье кузи, как пьяному шаруму в Лабиринте?

Джардир нахмурился, но больше не возразил, и Аббан отхлебнул с видом отсутствующим и задумчивым. Затем хаффит взглянул на него и поднял бутылочку:

– Выпей со мной, Ахман. Всего один раз. Эти вещи лучше обсуждать с корицей на губах.

Джардир помотал головой:

– Каджи запрещает…

Аббан запрокинул голову и расхохотался:

– Он запрещает, потому что его людей перебили в Раске, когда на их стороне был пятикратный перевес и они всю ночь отмечали еще не выигранное сражение! Указ адресован необразованным баранам с оружием, а не двоим мужчинам, которые собрались пропустить по чашечке в сердце своей цитадели.

Джардир печально посмотрел на Аббана. Судя по ауре, тот не только не понимал, но и считал Джардира глупцом в этом споре.

– Именно поэтому, друг мой, ты и хаффит.

– Почему? – спросил Аббан. – Потому что не считаю каждое слово Каджи прямым указанием Эверама? Ты, Ахман, теперь шар’дама ка, и я знаю тебя давно. Ты умнейший человек, но за минувшие годы совершил много глупых и наивных поступков.

Скажи он это при дворе, был бы тотчас убит, но Ахман видел, что друг говорит искренне, и не винил его.

– Аббан, я не претендую на божественную непогрешимость, и то же самое относится к Каджи. Ты хаффит, ибо не способен понять, что причины указа Каджи не имеют значения. Важны же подчинение и смирение. Жертва.

Он показал на чашку:

– Эверам не проклянет меня и не отправит в бездну Най, если я выпью, Аббан, и дух Каджи не потревожится. Но память о поучительном поражении при Раске стоит кузи, как память о предательстве сводного брата Каджи – вкуса сочной свинины, как бы ты ее ни расхваливал.

Аббан какое-то время изучал его, потом пожал плечами и выпил.

– Пар’чин – и тот, кого я знал, и в то же время другой. Я ни на миг не допустил, что он причинит или позволит, чтобы мне причинили вред, но в его обществе мне было… не по себе.

– Слухи не лгут? – спросил Джардир. – Он пометил себя чернилами?

– Примерно так же, как ты покрыл себя шрамами, – кивнул Аббан.

– Мои метки сделаны из моей же плоти, – покачал головой тот. – Я не осквернил храма моего тела…

– Прошу тебя. – Аббан одной рукой остановил его, а другой растер висок. – У меня и без того разболелась голова. – Затем продолжил: – В отличие от тебя Пар’чин не пощадил своего лица, но он никогда и не был красив, как ты. Полагаю, пределы… жертвенности существуют даже для Дамаджах.

Джардир напрягся:

– Я нынче многое стерпел от тебя, Аббан, но всему есть предел.

Аура Аббана похолодела, и он поклонился низко, как мог без риска упасть.

– Прошу прощения, друг мой. Я не хотел оскорбить ни тебя, ни твою дживах ка.

Джардир кивнул и взмахом руки показал, что тема исчерпана.

– Однажды ты сказал, что если один из нас Избавитель, то это Пар’чин. Ты по-прежнему так считаешь?

– Я не знаю, существует ли Избавитель вообще. – Аббан выпил снова. – Но я заглянул в глаза тысячам торгашей и за всю жизнь встретил только двух человек, которых нашел правдивыми. Одним оказался Пар’чин, а другим – ты, Ахман. Десять лет назад наш народ был разобщен. Слаб. Не в состоянии править даже родным городом. Сплошные расходы без капли прибыли. Мы убывали числом, наши женщины не имели права раскрыть рот, а хаффиты не заслуживали даже презрения. – Он поднял чашечку с кузи. – За кузи могли казнить. Ты, может, и украл трон, но приложил к нему мудрость. Объединил наш народ и сделал его снова сильным. Накормил голодных. Открыл путь к славе женщинам и хаффитам. Наши люди находятся в неоплатном долгу перед тобой. Удалось бы то же самое Пар’чину? Кто знает?

Джардир сдвинул брови:

– И как поступил бы низкий Аббан? Будет ли прибыль от моего поединка с Пар’чином?

– Какая разница? – отозвался Аббан. – Мы оба знаем, что ты примешь вызов.

– Такова инэвера, – кивнул Джардир. – Но я все равно выслушаю твой совет.

Аббан вздохнул:

– Лучше бы Пар’чин не бросал вызов. Лучше бы он послушал меня и убежал на край Ала и дальше. Но я прочел в его глазах, что он действительно хочет схватиться с тобой, на домин шарум или нет. А коли так, тебе лучше воздержаться от тайного поединка в пользу другого, на глазах у несметных полчищ наблюдателей, готовых присоединиться к бойне.

– Для этого и существует домин шарум, – согласился Джардир. – На случай, когда желания пусты. Я сражусь с Пар’чином всей моей мощью, а он – со мной. Один из нас выживет, и на его плечи ляжет ответственность за судьбу человечества. Пусть Эверам решит на чьи.

Инэвера ждала Джардира в опочивальне. С момента примирения, что состоялось недели назад, они не провели врозь ни одной ночи. Другие жены роптали из-за его невнимания, но власть Инэверы над ними была абсолютной, и ни одна не посмела явиться в покои без приглашения.