следующую ночь Хорнблауэру тоже пришлось вставать, чтобы после мыса Сан-Висенти сменить курс. Ветер дул с левой раковины, и «Отчаянный» под всеми парусами летел прямо к Кадису. После полудня скорость нередко достигала одиннадцати узлов. Вскоре впередсмотрящий различил землю прямо по курсу. Каботажные суда стали попадаться чаще. При виде британского военного корабля они поспешно поднимали флаги нейтральных государств — Испании и Португалии. Через десять минут новый крик с мачты возвестил, что они вышли в точности куда надо, а еще через десять Хорнблауэр, направив подзорную трубу вправо по курсу, различил белеющий вдалеке Кадис.

Он мог бы порадоваться своему успеху, но сейчас было не до того. Надо будет запросить у испанских властей разрешение войти в порт. Хорнблауэра волновала также предстоящая встреча с британским представителем, и — сейчас или никогда — надо было решать, что делать с Доути. Мысль о Доути мучила его все те чудесные дни, когда они мчались на всех парусах, отвлекала от приятных мечтаний о богатстве и повышении, мешала продумывать свое поведение в Кадисе, подобно побочным сюжетам в шекспировских пьесах, которые, неожиданно возникнув, вдруг приобретают равное значение с основным действием.

Да, как сказал уже себе Хорнблауэр, сейчас или никогда. Надо было решаться и действовать сию же минуту: раньше было бы преждевременно, потом — слишком поздно. Он часто рисковал жизнью на королевской службе, быть может, служба задолжала ему жизнь взамен. Довод сомнительный, и он вынужден был признать, придя к окончательному решению, что просто потворствует своим слабостям. Он сложил подзорную трубу с той же яростной решимостью, с какой недавно сошелся с врагом в Гуле.

— Позовите моего слугу, — сказал он.

Никто, слышавший эти малозначащие слова, не догадался бы, что произнесший их человек замышляет серьезный служебный проступок.

Бэйли весь состоял из локтей и коленей и, несмотря на возраст, казался подростком. Он козырнул, приветствуя капитана. Их видели и (что важнее) слышали человек двенадцать.

— Я жду сегодня к ужину консула его величества, — сказал Хорнблауэр. — Я хотел бы угостить его чем-нибудь особенным.

— Ну, сэр… — начал Бэйли.

Именно этого Хорнблауэр от него и ждал.

— Говори же, — проскрежетал Хорнблауэр.

— Точно не знаю, сэр, — сказал Бэйли.

За последние дни он достаточно часто страдал от вспышек капитанского гнева — это не было запланировано, но оказалось кстати.

— Черт побери. Придумайте что-нибудь.

— Есть кусок холодной говядины, сэр…

— Холодной говядины? Консулу его величества? Бред.

Хорнблауэр с видом глубокой задумчивости прошелся по палубе, потом повернулся на каблуках:

— Мистер Буш! Мне придется на сегодняшний вечер выпустить Доути из-под стражи. От этого дурня никакого прока. Проследите, чтоб Доути явился ко мне в каюту, как только у меня будет время.

— Есть, сэр.

— Очень хорошо, Бэйли. Ступайте вниз. Мистер Буш, будьте любезны подготовить к салюту каронаду номер один правого борта. И посмотрите — не нас ли ждет этот люгер guarda costa?

Солнце клонилось к закату, бросая на белые домики Кадиса романтический розовый отблеск. На палубу «Отчаянного» поднялись санитарные врачи, флотские и армейские офицеры. Они должны были проследить, чтобы в Кадис не занесли заразные болезни или не нарушили нейтралитет. Хорнблауэру пригодился его испанский, изрядно подзабытый (он не говорил по-испански с последней войны), но очень не лишний для этих формальностей. «Отчаянный» под марселями скользнул к входу в залив, памятный Хорнблауэру по заходу сюда на «Неустанном», хотя с той поры минуло много лет.

Вечерний бриз разнес над заливом пушечный салют: начала каронада «Отчаянного», ей ответила крепость Санта-Каталина. Пока испанский лоцман вел «Отчаянного» меж кабанов и свиней — Хорнблауэр подозревал, что свиньи — это морские свиньи, то есть дельфины, по-испански porpoises, — матросы ждали приказа убрать паруса и бросить якорь. В заливе стояли несколько военных кораблей, причем не испанские — те Хорнблауэр различал дальше, во внутренних гаванях.

— Estados Unidos[74], — сказал испанский флотский офицер, указывая на ближайший фрегат.

Хорнблауэр увидел звездно-полосатый флаг и брейд-вымпел на грот-стеньге.

— Мистер Буш, приготовьтесь приветствовать.

— «Конституция», коммодор Пребл[75], — добавил испанский офицер.

Американцы вели свою войну в Триполи, в Средиземном море, и, видимо, этот Пребл — Хорнблауэр не был уверен, что правильно расслышал фамилию, — один из новых американских главнокомандующих. «Отчаянный» под грохот барабанов прошел мимо американца; матросы выстроились вдоль борта и махали шляпами.

— Французский фрегат «Фелиситэ», — продолжал испанец, указывая на другой корабль.

Двадцать два пушечных порта в борту — один из больших французских фрегатов, но нет нужды обращать на него внимание. Враги в нейтральной гавани обязаны игнорировать друг друга, не видеть друг друга в упор, словно джентльмены, которые случайно столкнулись между вызовом и дуэлью. Хорошо, что не надо больше думать о «Фелиситэ», тем более что «Конституция» кое в чем меняла планы Хорнблауэра — тот самый побочный сюжет, вновь вторгшийся в основное действие.

— Здесь вы можете бросить якорь, капитан, — сказал испанец.

— Руль под ветер! Мистер Буш!

«Отчаянный» повернулся, матросы с похвальной быстротой убрали марсели, и якорный канат загромыхал через клюз. Хорошо, что все было проделано безупречно, ведь на них смотрели военные моряки трех других наций. Над заливом прокатился пушечный выстрел.

— Вечерняя пушка! Спустите флаг, мистер Буш.

Испанские офицеры выстроились в ряд со шпагами в руках, готовые откланяться. Хорнблауэр напустил на себя наилюбезнейшую манеру, с наивежливейшим поклоном поблагодарил их и повел к борту.

— А вот и ваш консул, — сказал флотский офицер, перед тем как спуститься за борт.

В наступивших сумерках прямо к ним шел на веслах скиф, и Хорнблауэр чуть не скомкал церемонное прощание, пытаясь вспомнить, как положено приветствовать консула, прибывающего на борт после заката. Небо на западе стало багровым, бриз улегся — после Атлантики в заливе казалось душно. Теперь надо разбираться с государственными тайнами и с Доути.

Перебирая свои тревоги, Хорнблауэр натолкнулся еще на одну. Его переписка с Марией надолго прервется. Пройдет несколько месяцев, пока она получит от него весточку, и, конечно, она начнет бояться худшего. Но думать об этом нет времени. Надо действовать.

XXI

Когда ветер утих, «Отчаянный» повернулся на якорях, и теперь из кормового окна штурманской рубки видны были огни корабля Соединенных Штатов «Конституция».

— Пожалуйста, сэр, — спросил Доути, как всегда почтительно, — скажите, что это за порт?

— Кадис, — ответил Хорнблауэр. Он лишь на мгновение удивился неведению Доути, проведшего последнее время в трюме, — вполне возможно, что и не вся команда знает. Он указал рукой на окно. — А это — американский фрегат «Конституция».

— Да, сэр.

Пока Хорнблауэр не увидел «Конституцию», он представлял для Доути жалкое