Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Муравей, услышав это, кинулся на поиски мышонка, нашел его и рассказал все, что произошло с жучком. Мышонок со всех ног бросился к ручью, нашел жучка и протянул ему в воду лапку. Но жучок не забыл обиды и не принял его лапку. Мышонок заплакал в горести и промолвил:
Ах, мохнатый мой жучок, Лапку протяни, дружок, Я принес зерна, изюма. Почему ты так жесток?А жучок в обиде и досаде ответил:
Не нуждаюсь я в зерне, Не давай изюма мне, От щипцов царевны злой Голова моя в огне.Но мышонок вытащил жучка из воды, обласкал его, привел домой и стал залечивать его раны. Вскоре жучок выздоровел, и зажили они дружнее прежнего. Но после этого случая мышонок дал себе слово никогда больше не ходить в гости к мышиному царю.
ТАХИР И ЗУХРА
Было так или нет, а жили падишах и везир. Ни у того, ни у другого долго не было детей. Только когда волосы у них цветом стали как рисовая каша с машем[1], а бороды легли на грудь, жены их забеременели. Шах и везир очень этому обрадовались, устроили пиршество и с тех пор стали вместе ездить на охоту.
Однажды, когда они охотились в красивой горной долине, везир увидел газель и поскакал за ней. Газель бежала не быстро. Везир прицелился, только хотел выстрелить, как вдруг увидел, что у газели очень большой живот. Он догадался, что газель должна скоро принести детеныша. Сказав про себя: «Жена моя, как эта газель, тоже беременна, разве не грех эту газель убивать?», он не выстрелил и повернул назад. Падишах удивился и спросил:
— Эй, везир! Почему ты упустил такую хорошую дичь?
Везир сказал, почему. Поступок везира понравился падишаху. Они решили поехать охотиться в другое место. В другом месте они подстрелили несколько куропаток, ощипали их, зажарили на вертеле и уселись есть. Падишах вспомнил про брюхатую газель и сказал:
— Дорогой друг! Уже много лет ты служишь мне вернее брата, а своим разумом и беспримерной прозорливостью ты так помогаешь мне решать трудные государственные дела, что этого нельзя забыть! Я решил: если наши жены родят по сыну, сделаем так, чтобы сыновья наши стали ближайшими друзьями, как мы с тобой. Если же твоя жена родит дочь, твоя дочь — моя невестка, а если моя жена родит дочь, твой сын — падишах после меня, а моя дочь — твоя невестка.
Эти слова пришлись везиру по сердцу, он с радостью согласился, и на том они и порешили.
На другой день пришли гонцы со счастливой вестью: жены шаха и везира разрешились от бремени. Везира они поздравили с сыном. Везир очень обрадовался этой доброй вести, и, сказав: «Спасибо, сто раз спасибо», погнал коня домой. Приехав домой, он поцеловал сына, потом прижал к глазам его личико, приговаривая: «Какое счастье, что довелось мне в жизни увидеть родного сына!», взял дитя на руки и отправился во дворец падишаха.
В это время падишах вернулся с охоты. Везир взял в одну руку своего сына, а в другую дочь падишаха, завернутую в золотую парчу, и понес к нему. Падишах увидел везира, встал, взял из его рук детей, поцеловал их, а потом, по совету старейших придворных назвал мальчика Тахир, а девочку — Зухра.
Тахир и Зухра росли под надзором умелых воспитателей. Они всегда, и за едой и гуляя в прекрасном саду падишаха, были вместе, всегда играли вместе. Когда настала пора им начать учиться, обоих послали в одну школу, они и в ученье были товарищами. Все это вызвало жгучую зависть у врагов везира, Тахирова отца. Их сердца, черные, как закопченное дно котла, переполнились ядом злых помыслов и намерений. При каждом удобном случае они, очернив перед падишахом везира и его сына, превозносили Зухру и говорили:
— О великий падишах! Твоя несравненная по красоте и беспримерная по разуму и знаниям дочь достойна лучшего падишаха мира, такого падишаха, который сможет владения твои расширить, приумножить твою власть, а славу увеличить!
Нельзя сказать, что такие слова не западали в слабое сердце падишаха. Стал он раздумывать об этом. Чем больше он думал, тем больше козней строили везиру его враги. Понемногу шах охладел к везиру и вознамерился его устранить.
Как-то раз на охоте один из приближенных падишаха «промахнулся», и пущенная им стрела вонзилась между лопаток везира. Глаза несчастного закрылись, и он больше никогда не увидел