Поскольку я очень хочу выйти замуж за Петра, я согласилась. Мы в основном держали руки при себе. Он даже не соизволил поцеловаться со мной, а лишь робко касался губ. А мое разочарование и нетерпение дождаться брачной ночи только усиливались с каждой неделей и месяцем.

— Хорошо. — Сальваторе отрезает кусочек колбасы на своей тарелке и смотрит на меня ровным, темным, серьезным взглядом. — Братва опасна, Джиа. Тебя нужно защищать, пока договор не будет завершен.

Я стану женой наследника. Они не посмеют меня тронуть. Петр убьет их. Я прикусываю язык, потому что мы уже говорили об этом раньше. Сальваторе не доверяет Братве, похоже, считая, что любое взаимодействие, это возможность для них прирезать нас в нашем собственном доме, вместо того чтобы выполнить договоренность моего отца. И я не понимаю, почему он считает, что они в одном шаге от того, чтобы стать дикими зверями.

Это становится еще более очевидным, когда они приезжают. Мы ждем в официальной гостиной, когда Георгий, глава администрации дома, вводит Петра и его свиту. Сердце замирает в груди, когда я вижу своего жениха, он выглядит как всегда привлекательно, одетый в черные шерстяные брюки и темно-красную рубашку на пуговицах с закатанными рукавами на мускулистых предплечьях. Его медово-русые волосы откинуты назад, а темно-синие глаза сразу же загораются на меня, как только они входят, как будто он ждал этого момента так же сильно, как и я. Полуулыбка кривит его полный рот, губы — единственная мягкая часть его сильного, точеного лица. У меня в животе порхают бабочки, когда я вспоминаю, что через неделю я впервые поцелую эти губы.

А может, и раньше. Какая-то часть меня хочет попытаться украдкой поцеловать ее сегодня, просто чтобы отомстить моему крестному за то, как строго и холодно все было с тех пор, как он приехал. Он снова и снова говорит, что беспокоится только обо мне, что хочет убедиться, что я защищена и готова к своему будущему. Но я привыкла к большей свободе, а его способ ведения дел кажется мне ограничивающим и подавляющим.

Моя ближайшая подруга, Розария, считает, что так Сальваторе справляется с собственным горем по моему отцу. Он всегда был послушным человеком, я знаю это, и я вижу, что она может быть права, он направляет свою печаль на то, чтобы убедиться, что со мной ничего не случится.

Я же, в свою очередь, стараюсь не терять надежды, как бы сильно я ни скучала по отцу. Стараюсь смотреть вперед, на ту жизнь, которую он устроил для меня, а не позволять себе погрязнуть в горе. Не думаю, что он хотел бы, чтобы я потеряла себя в печали, и я старалась не допустить этого. Первые несколько месяцев были ужасными, но в последние недели, особенно когда погода потеплела, и я смогла чаще выходить из дома, я начала чувствовать, что на душе у меня стало немного легче. И сегодняшняя встреча с Петром только поможет.

— Ты готова? — Петр смотрит на меня, потом на Сальваторе. Как только он смотрит на моего крестного, я вижу, что выражение его лица немного омрачается, видно, что и с его стороны неприязнь не пропала. — Где мне сегодня можно провести время с моей дорогой девочкой?

Дорогая. Он научил меня этому слову в самом начале наших ухаживаний, а я научила его итальянскому слову, обозначающему то же самое. Это был один из милых, романтичных моментов, которые я хранила в памяти последние месяцы, особенно с тех пор, как Сальваторе стал руководить делами, его визиты стали реже. Из-за его осторожности я не так часто виделась с Петром, он считал, что мой отец был слишком мягким, чтобы позволять мне это так часто, как он. Он опирался на традиции, оправдывая это тем, что дочери мафиози обычно не видят своих будущих мужей вне официальных мероприятий до свадьбы, если вообще видят, но мне это казалось чрезмерной опекой. Эта властная потребность оградить меня от воображаемой угрозы, которая нависла надо мной с тех пор, как он переехал сюда жить.

— В саду нормально. — Говорит Сальваторе, его голос прерывист. — Я буду в своем кабинете. Моя личная охрана присмотрит за Джиа, пока вы двое проводите время вместе.

В его голосе звучит предупреждение, и я резко оборачиваюсь к нему.

— Не будь грубым, — шепчу я себе под нос, и в груди зарождается знакомый страх. Каждый раз, когда Петр бывал здесь, Сальваторе был как раз на той стороне того, что кажется мне грубым — холодным, резким и с намеком на угрозу. Я боялась, что Петр воспримет это плохо и что он или его отец отменят свадьбу, посчитав себя оскорбленными.

— Не забывай о своем месте, — отвечает Сальваторе, его голос низкий и ровный, а взгляд по-прежнему устремлен на Петра, он ему кивает, а затем мне. — Можешь идти.

Я чувствую, как сжимается моя челюсть. Мне не нравится, когда мне указывают, что делать, приказывают и отстраняют, напоминают о моем месте.

Я медленно встаю и нервно смотрю на Петра.

— Конечно, ваши люди могут присмотреть за ней, — легко говорит Петр с того места, где он стоял с тех пор, как вошел со своей свитой. — Мои тоже будут, конечно.

— Конечно. — Сальваторе тоже встает. Напряжение между двумя мужчинами ощутимо, и я с трудом сглатываю. Все, чего я хочу, это остаться наедине со своим женихом.

Петр берет меня за руку, и я сразу же чувствую себя спокойнее, когда его пальцы обвиваются вокруг моих. Он смотрит на Сальваторе с вызовом на лице, как бы осмеливаясь сказать что-то о том, что Петр держит меня за руку. Мой отец не возражал против таких вещей, но технически Петр не должен был даже прикасаться ко мне. Я вижу, как взгляд Сальваторе скользит по нашим соединенным рукам, и его челюсть подрагивает. Но он ничего не говорит, позволяя нам выйти из комнаты, а ему и его охранникам последовать за нами.

Я веду Петра к заднему саду, он уже знает дорогу, еще с прошлого лета, когда он только начал ухаживать за мной после заключения договора. Но он позволяет мне вести его за собой, и от этого он нравится мне еще больше. Мы проходим через дом к большим стеклянным французским дверям, выходящим на мощеную дорожку, и попадаем в сад, который начинает расцветать. Сегодня яркий солнечный день, теплый, со свежим запахом вчерашнего дождя и новых цветов, наполняющих