А сделано было немало. За этот краткий период в моей жизни произошли грандиозные перемены.

Сначала я, конечно же, находился в шоковом состоянии после того, как моя мать и брат Ульпий погибли точно также, как и родственники в далекой прошлой жизни. Я не смог посетить окончание праздника Эквирий, которые были завершены досрочно в связи с трауром по убитой матери императора.

Два дня я не выходил из своих покоев, не желая никого видеть и не просыхая от вина. Спать я не мог, потому что боялся жутких сновидений. На третий день, однако, я уже не выдержал и провалился в глубокий сон. Мне приснился не кошмар, а странное видение, в котором мне явились сразу две женщины, одна моя мать из прошлой жизни, а вторая — Флавия Серена, недавно погибшая мать Ромула Августула, обе в светлых одеждах, только моя мама в платье двадцать первого века, а римлянка — в длинной тунике.

— Ты что же, так ничего и не понял, дурачок? — спросили они, потрепав меня по голове. — Хватит уже жить для себя, попробуй пожить для других людей, для народа. Иначе будешь обречен повторять этот круг снова и снова.

— Какой круг? — пробормотал я во сне и подумал, что мне это просто привиделось. Бывает ведь во сне, когда ты знаешь, что это сон и знаешь, что скоро проснешься. — Я сейчас вообще не хочу жить.

Но матери уже исчезли, одна за другой, и я тут же очнулся со страшной головной болью. Впрочем, я тут же понял, что впервые за многие годы спал без кошмаров и обрадовался этому.

В тот же день, едва избавившись от головной боли, я вызвал Донатину и Лакому.

— Ты теперь покинешь нас, доминус? — спросил мой глава шпионов. — С тобой было весело, и можно было бы заработать еще много денег.

Да, еще недавно я планировал урвать как можно больший куш и уехать из страны, потому что видел, что она катится в пропасть. Но с недавних пор многое переменилось. Я не удивился тому, что он сумел проникнуть в мои самые сокровенные замыслы, он и не такое умел выведывать, а огорошил его вопросом:

— Какие провинции находятся под моим контролем?

Донатина внимательно посмотрел на меня и ответил:

— Империя переживает сейчас не самые лучшие времена. В Северной Африке хозяйничают вандалы. Галлия разделена на королевства вестготов, остготов, бургундов и франков. На севере угрожают германцы и свевы, на востоке гунны и аланы. Под твоей властью, император, находится только Италия, да и та по факту тебе не принадлежит, кроме Равенны. Войска не слушаются, сенаторы стараются захватить побольше земли, варвары готовят вторжение.

— Откуда идут сборы от налогов? — продолжал я допрашивать его, морщась от головной боли.

— Только от жителей Равенны и близлежащих окрестностей, — пожав плечами, ответил Донатина.

— Мне нужны их списки и точное количество, — сказал я. — Я хочу провести опись жителей и узнать, чем они занимаются. Начинайте прямо сегодня и мобилизуйте всех чиновников, нечего им прохлаждаться во дворце и куриях. Кстати, Донатина, ты не хочешь стать магистром оффиций? Я хочу заменить большую часть комитов и убрать Цинну.

— Позволь мне лучше остаться просто твоим советником, император, — попросил Донатина. — Лучше уж пусть у меня не будут связаны руки всеми этими бесконечными заседаниями и советами, а я займусь настоящим делом, которое у меня получается лучше всего. Так я принесу гораздо больше пользы, чем на официальном посту.

Он помедлил и спросил:

— Ты уже передумал уезжать из страны, император?

— Да, мы попробуем спасти Рим, — просто ответил я. — А пока что скажи мне, где можно взять нового магистра оффиций и комитов.

— Попробуйте поискать среди куриалов и магистратов, — предложил Донатина.

С этого дня началась моя новая жизнь. Я сместил Цинну, оставив его простым советником и убрал предыдущих комитов, заменив их своими людьми. О новых советниках еще пойдет речь впереди, а сейчас у меня была масса новых дел, особенно по улучшению благоустройства города.

Вот о них я и размышлял прямо сейчас, валяясь на лежаке в терме, поскольку из-за всех этих закрученных проектов жизнь в Равенне, до этого бывшая сонной и размеренной, теперь завертелась с невероятной скоростью. Проблемы возникали на ровном месте и только сейчас у меня появилось немного времени, чтобы развлечься с красотками из придворных дам.

В это самое время, оторвав меня от тяжких дум, в калидариум заглянула брюнетка. Ее звали Вибилия и она была дочерью одного из мелких ростовщиков Равенны.

— Мой император, — прощебетала она. — Неужели вы не присоединитесь к нам? Мы уже соскучились без вашего присутствия.

— А что, уже прошло так много времени, что вы уже соскучились? — спросил я и вышел из парилки в аподитериум.

Оказывается, задумавшись о судьбах страны, я и сам не заметил, что провел в бане уже около часа. Время показывали огромные водяные часы, установленные в раздевалке.

Вернувшись к разомлевшим от вина и ласк подружкам, я провел с ними еще около часа, а затем обессиленный уснул прямо там, возле бассейна. Кстати сказать, после того, как я принял твердое решение остаться в Равенне и никуда не уезжать, у меня постепенно прошли кошмары.

И, так как уж речь зашла о девушках, если вас интересует, что случилось с моими прежними подругами, со смертоносной Новией и покорной Валерией, то готов по секрету поделиться, что сейчас они были в отъезде. Новия уехала в Рим по делам церкви, с которой она сейчас работала по моему поручению, а Валерия отдыхала за городом в имении отца. С ними у меня уже были яростные стычки по поводу моей излишней любвеобильности по отношению к другим барышням, и они пожелали на время оказаться от меня подальше, лишь бы не видеть мою мерзкую физиономию.

Поднявшись еще до восхода солнца, я наскоро оделся и в сопровождении Родерика и десяти вольноотпущенников отправился из города на север. После вчерашних постельных упражнений все тело приятно ныло. Хорошо еще, что колеса моей квадриги были обтянуты резиновыми рессорами и почти не тряслись на ухабах, не то, что месяц назад, когда возница немилосердно таскал меня на кочках, чуть не вытряхнув все внутренности.

Создание этого чуда резиновой промышленности получилось довольно интересным и заслуживает отдельной истории.

Я в ту пору как раз только начал активно разъезжать по городу, интересуясь его состоянием и после поездок едва мог ходить и говорить, оттого, что езда на колеснице превращала мозги в отбивную. По счастью, как-то за городом я затем занимался любовью