примечательное черное платье. Четвертая потерла ткань — довольно приятная на ощупь и весьма плотная. Скорее всего, это был обычный дешевый хлопок, который в основном носили крестьяне. Поверх платья расположился светлый передник, который уже не раз спасал Четвертую от кучи разных пятен. Правда, стирать его была та еще морока (отчего он, кстати, уже успел потерять свою былую белизну), поэтому она старалась выполнять свою работу как можно аккуратнее. А на голове устроился неумело натянутый белый чепец. Девушке с трудом удавалось собирать свои волосы в пучок или косу, наверное, поэтому чепчик так криво сидел на ее голове.

Когда Четвертая наконец закончила осмотр, она осознала, что перед ней стоит почти безупречная горничная. И тогда девушка спросила себя: «Чем я отличаюсь от нее?»

В итоге Четвертая все-таки закончила уборку и вернулась к себе в комнатку, в крыло для прислуги. Она стояла и долго разглядывала свой чепчик через кусок металла, отдаленно напоминающий маленькое зеркальце. Девушка прекрасно понимала, что к ней будут придираться из-за каждой мелочи, учитывая ее расу, поэтому нужно было исправить ситуацию с внешним видом, чтобы не ударить в грязь лицом.

Все оставшееся время Четвертая пыталась переплести свои пепельного цвета волосы, кончики которых касались ее спины. Но каждый раз, когда она натягивала на них чепец, он то торчал в разные стороны, то просто сваливался вниз. И тогда ей в голову пришло только одно решение.

Полдень. У парадного входа уже стояли две дамы: первой была старшая горничная — Шестьдесят шестая, а рядом с ней, с высоко поднятой головой, стояла пожилая женщина — Дакота Трэнт — экономка, а также гувернантка младшей дочери семьи. Она держала в руках маленький позолоченный бинокль и вглядывалась куда-то вдаль, в сторону дороги. Четвертая немного припозднилась: она выбежала с другой стороны дома, где был черный вход, ведущий на кухню и в кладовые, и пристроилась рядом с Шестьдесят шестой.

— Опаздываешь, — недовольно прошептала горничная. — Стой смирно и опусти голову. Ни в коем случае не смотри хозяевам в глаза. Низко поклонись, когда они пройдут мимо. Поняла?

Девушка покосилась на Четвертую, в ожидании ее ответа, и тут Шестьдесят шестая увидела то, в каком виде она пришла — у нее были распущены волосы! Старшая горничная сжала зубы, чтобы сдержать волну гнева и не закричать, и медленно повернула голову на Четвертую.

— Скажи мне на милость, что ЭТО такое?! — проскрежетала Шестьдесят шестая с безумными глазами.

— Вы же сказали мне привести себя в порядок. Вот, теперь я в порядке! — невинно улыбнулась Четвертая, прищурив глаза.

— Что-за-бес-тол-ко-ва-я кошка! — вторила Шестьдесят шестая по слогам, пока запихивала волосы горничной в чепец. — Еще раз такое увижу, обещаю — ты останешься без волос!

— Ш-ш-шестьдесят… Мисс Шестьдесят Шестая! Прошу, остановитесь! М-мне больно! — слезно молила Четвертая, пытаясь вырваться из рук старшей горничной.

— Тихо! — зашипела экономка, — Они едут.

Мисс Трэнт даже не обратила внимание на небольшую потасовку горничных, что произошла в шаге от нее. Ее взор все это время был устремлен на дорогу, а она сама зависла в ожидании. Когда же послышался стук колес, а из-за горизонта выскочили лошади, экономка встрепенулась. Она вытянулась, отряхнула платье и опустила обе руки перед собой. После этих мимолетных телодвижений Мисс Трэнт слегка приподняла уголки рта и застыла, словно статуя, при этом ни разу не моргнув.

К моменту, когда подъехала первая карета, горничные уже стояли по стойке смирно, но еще не опустили свои головы. Они пытались разглядеть, кто же сидит там внутри, однако, через мутное стекло трудно было что-либо увидеть. Сам экипаж выглядел довольно простенько: никаких украшений или лепнины, только окрашенное в черный дерево и маленькое, наполовину заляпанное изображение герба на двери кареты.

Кучер натянул поводья, и лошади остановились. Мужчина спрыгнул со своего места и, чуть проскользив на влажной глине, за два шага оказался у двери. Он дернул за ручку и потянул ее на себя. Как только кучер это сделал, первым вынырнул из экипажа довольно серьезный мужчина с благородным, но довольно мрачным видом.

— Это Генри Лоуэлл, личный тренер старшего сына — Эдварда Уинтерса. Можешь поднять голову, он не член семьи, — сказала Шестьдесят шестая, словно зачитав текст из его досье.

Лоуэлл выглядел как мужчина средних лет, может где-то около сорока, не более того. Конечно, Четвертой тяжело давалась оценка людей, особенно по их возрасту, но его пустой томный взгляд говорил о том, что этот человек повидал многое за свою жизнь. Он был одет в черное пальто с высоким воротником, колени все зеленели от травы, которую отчаянно пытались оттереть от ткани, а на ногах висели еле живые сапоги. Казалось, что их месяцами не чистили от грязи. Хоть его вид и не был опрятным, он следил за своим лицом: темные с сединой волосы были собраны в коротенький хвост, а борода была аккуратно подстрижена. Скорее всего, именно ей он дорожил больше всего.

Генри встал сбоку от двери и устремил руку внутрь. Из кареты показалась тоненькая беленькая ручка, совсем как веточка иссохшего дерева в погибшем лесу, и коснулась крепкой руки Лоуэлла в ответ. Четвертой показалось, что он вот-вот ее сломает, но Генри грациозно потянул руку вперед и из-за двери показался край нежно-голубого платья.

— Не смотри, — сказала старшая горничная и опустила голову Четвертой.

— Разве это не карета прислуги? Я хочу посмотреть!

Четвертая пыталась сопротивляться, но сразу успокоилась, когда Шестьдесят шестая сказала:

— Нельзя, это младшая дочь семьи Уинтерс — Виктория. Для нее в порядке вещей ездить вместе со слугами, но я надеялась, что за это время ее отношения с отцом улучшились…

Четвертая не стала расспрашивать Шестьдесят шестую, ибо она и так была слишком раздражена. Да и не то чтобы ее хоть как-то интересовали личные дела этой семьи, но все же любая информация могла бы быть полезной. В будущем. Поэтому девушка намотала себе на ус (не в прямом смысле, у многих гибридов не было кошачьих усов), чтобы спросить об этом позже.

Тем временем, благодаря помощи Генри Лоуэлла, из кареты вышла Виктория Уинтерс. Стоило лучам солнца коснуться ее кожи, как она засияла, словно драгоценный камень. Только девушка была еще совсем неограненным алмазом, учитывая то, как молодо она выглядела.

Из разговоров между экономкой и старшей горничной Четвертая узнала, что близится весенний «Сезон» — важный период в жизни аристократии, когда состоятельные семьи из провинции съезжаются в столицу для участия в различных светских мероприятиях, таких как балы, приемы, театральные представления и другие общественные собрания.

В первую очередь, конечно,