Сегодня, во время этого прыжка, ничего такого не нужно.

Мы поднимаемся на необходимую высоту, и наш инструктор делает знак рукой: два раза показывает растопыренную пятерню. Осталось десять минут до того, как мы выпрыгнем в открытый люк.

Ко мне приближается Пол. Он усаживает меня так, чтобы пристегнуть к своему снаряжению. Я оказываюсь к нему спиной. Мы будем лететь в свободном падении под одним парашютом. Это и называется тандемный прыжок.

Во время прыжка с парашютом есть два наиболее опасных момента — это когда покидаешь самолет и — главное — приземляешься. Как говорил мой армейский инструктор, «тебя убивает не прыжок, а удар о землю».

Мы с Полом останавливаемся возле открытого люка. Снаружи — пустота, в которой беснуется и воет ветер. Мой напарник медленно пододвигает меня к люку, пока я не оказываюсь на самом краю. Напоследок Пол связывает мне ноги ремнями особым образом, чтобы я не сломал их во время приземления.

Я выглядываю в резко очерченный треугольник люка. Снаружи — ревущий вихрь. Ветер обдувает мой шлем и пытается сорвать с меня очки.

Пол показывает инструктору поднятый большой палец.

— Мы готовы!

Я смотрю на световой сигнал сбоку от люка. Он начинает мигать красным — «Приготовиться!»

Опустив голову, я собираюсь с силами для прыжка в пустоту. Краешком глаза я вижу, что красный огонек сменяется зеленым.

Инструктор опускает ладонь рубящим жестом:

— ПОШЕЛ! ПОШЕЛ! ПОШЕЛ! ПОШЕЛ! ПОШЕЛ!

Я прижимаю руки к телу, чтобы ни за что не зацепиться, и Пол бросается вперед, выталкивая меня. Миг — и мы летим.

Мы падаем в пустоту, словно единое целое. Нас захватывает воздушный поток и безжалостно кружит в своем вихре, прежде чем вышвырнуть в свободное падение.

Я раскидываю руки в стороны, чтобы держать равновесие в воздухе. Пол у меня за спиной делает то же самое. Так начинаются восемь тысяч футов смертельного полета на скорости триста миль в час, и я — как всегда — чувствую сильнейший всплеск адреналина.

Пол раскрывает парашют на высоте трех тысяч футов. Это как удар о кирпичную стену. Мир сразу меняется: после ревущего вихря свободного падения — полная тишина и покой. Мы летим под вздыбленным шелковым пологом величиной с парус яхты.

Пол похлопывает меня по плечу:

— Как насчет разворотов? По-настоящему крутых? Покружимся?

— Да! — кричу я в ответ. — Я сейчас на все согласен. Давай!

Пол тянет вниз левую стропу управления, поддергивает вверх правую, и мы устремляемся вниз по спирали. Под действием центробежной силы мои ноги сгибаются почти под прямым углом. Мы, наверное, испытываем трехкратную перегрузку — как летчики-истребители во время тренировок.

Сущее безумие — и мне это нравится.

Но земля слишком близко, и мы вот-вот встретимся с ней. Пол разворачивается в последний раз, уходя в штопор, и тут я чувствую, что ремни, которыми были связаны мои ноги, разошлись.

— Ремни порвались! — кричу я. — Ремни на ногах!

Я хватаюсь за штаны и пытаюсь как можно сильнее сжать бедра, но больше ничего сделать не могу — мы вот-вот коснемся земли. Пол всецело занят приземлением.

«Тебя убивает не прыжок, а удар о землю».

Мы ударяемся о землю. Бац!

Само собой разумеется, Пол — настоящий профессионал. Этот удар он полностью принимает на себя. Несмотря на то что ремни порвались, с моими ногами, кажется, все в порядке — по крайней мере, никаких повреждений я не вижу.

Пол встает, и мы пытаемся поклониться — насколько это возможно, учитывая то, что я привязан к нему. Люди, окружившие нас со всех сторон, просто с ума сходят. Я на седьмом небе. Все поздравляют меня, но я ищу глазами лишь одного зрителя…

Я высматриваю его в толпе, примерно на уровне человеческих коленей. И наконец замечаю. Я нахожу то, что искал: сияющую черную мордочку, высовывающуюся из-за чьих-то ног. А в следующий миг он летит, чтобы приветствовать меня.

Мой лучший друг. Мой пес.

Он чувствует все оттенки моего настроения и не может — просто не может — быть в разлуке со мной. Когда я в зоне видимости, все в порядке. Но на высоте десяти тысяч футов меня не смог рассмотреть даже обладающий острейшим зрением чертовски симпатичный черный лабрадор.

Пес несется ко мне. Я здороваюсь, глажу его и говорю, что он хороший мальчик и я очень рад его видеть. Если бы он мог говорить — а мне иногда, честное слово, кажется, что он умеет это делать, — он сказал бы мне сейчас то же самое: что я хороший и он рад снова меня видеть.

Я читаю это в его полных любви глазах.

Подходит помощник с коляской-внедорожником на гусеничном ходу — она может ездить по любой поверхности, в том числе по заросшим травой участкам, таким как на этом аэродроме. Пол расстегивает скреплявшие нас ремни и помогает мне сесть в коляску. Я опускаю ноги на подставки, но не успеваю тронуться с места, потому что вмешивается мой пес. Он ставит передние лапы мне на колени и поздравляет меня особенным способом — мокрым собачьим поцелуем от всей души. Собака чувствует, как много значит для меня этот прыжок — это пик достижений, о которых я мечтал с тех пор, как «несчастный случай» приковал меня к креслу на колесах.

Я смотрю в полные доверия прекрасные янтарные глаза моего пса.

— Мы сделали это, малыш! Мы сделали это!

И он мне отвечает. В глазах Нэпала сияет огонь, а у меня в голове как будто звучат его слова: «Да, пап. Мы это сделали. Я с тобой, значит, нам под силу все!»

И знаете, что я вам скажу? Он чертовски прав.

Для таких особенных моментов простого собачьего поцелуя мало. Мой пес тянется выше, кладет лапы мне на плечи и долго-долго обнимает меня, уткнувшись в щеку седеющей мордочкой. Толпа неистовствует. Они кричат, приветствуя нас, кое-кто даже готов расплакаться.

Продемонстрировав свое волшебство, Нэпал занимает отведенное ему место. Я трогаюсь в путь, и он идет рядом с коляской. Но, проезжая по мокрой от росы траве, я замечаю, что мой пес движется без привычной живости и плавности.

Когда мы возвращаемся в номер отеля, Нэпал выглядит совершенно измученным. Он валится на пол, и мне едва удается заставить его поесть. Последние несколько дней этого праздника, устроенного для ветеранов-инвалидов, были очень напряженными. Возможно, Нэпал просто устал. Однако я все равно беспокоюсь за моего лучшего друга, за моего пса. Пару недель назад я уже возил его в ветеринарную клинику (у него никак не проходил кашель), где Нэпал прошел полное обследование. Но я обещаю себе снова отвезти его на осмотр, если до возвращения домой ему не станет лучше.

Я вычесываю и глажу Нэпала, и он погружается в глубокий сон. У него подергиваются лапы, он тихонько взлаивает, гоняясь во сне за белками. Мой пес отдыхает, а я мысленно возвращаюсь к тому дню, когда в прошлый раз прыгнул с парашютом.