— Вредная привычка, сердце моё. А зачем это вы встаёте, не подскажете? Хотите бросить меня в одиночестве?

— Хочу оставить вас спать, — пожала плечами она.

Беспокойство возвращалось, что ни делай.

— Вот ещё, — фыркнул он. — Элоиза, раз уж вы здесь — то никуда до утра не пойдёте. Извините, если это расходится с какими-то вашими планами. Можете считать, что на эти комнаты наложено заклятье — из них никто не может выйти — и оно рассеется только со звонком вашего будильника в половине восьмого.

— Хорошо, пусть так, — она не стала настаивать, взяла его бокал и допила всё, что там оставалось.

— Элоиза, может быть, уже расскажете, что случилось? — он смотрел на неё внимательно и тепло.

— Случилось? — переспросила она.

Как всегда. Она может скрыть свои мысли от кого угодно, кроме него.

— Да, что у вас случилось? Проблемы со здоровьем? Так мы утром позвоним донне Доменике, и их не будет. Вас тревожат тени прошлого? Мы их прогоним… Говорите, пожалуйста.

Черт возьми! Она уже привыкла рассказывать ему обо всём. Но это не тот случай, совсем не тот.

— Скажите, Себастьен, вас когда-нибудь шантажировали?

— Да сто раз, — хмыкнул он.

А потом понял.

— Кто осмелился, сердце моё?

— Если бы я знала, — вздохнула она.

— Не молчите, рассказывайте.

— Это сложно. И наверное, я не смогу рассказать вам всего.

— Что вам мешает?

Она задумалась над формулировкой. В самом деле, что именно ей мешает? Ну да, это о такой странице её жизни, о которой она никогда никому не рассказывает, было и было, кто знает, тот и знает. С другой стороны, в своей частной жизни люди вольны выворачиваться наизнанку так, как им того захочется, если это не мешает другим людям. В то время — не мешало. Это касалось только их четверых, и тех, кто ещё иногда присоединялся, и точка. А сейчас, если угроза реальна, помешать может много кому.

С другой стороны, если кто и знает, как решать задачу, так это Себастьен. Ну и ещё дядюшки Жан или Валентин. Но обсуждать эту проблему с ними она ещё менее готова, чем с Себастьеном.

То есть, получается, меньшее из зол?

— Понимаете, объективно, наверное, ничего не мешает. Более того, если посмотреть, так сказать, по модулю, то вы самый подходящий для обсуждения таких дел человек из всех, кого я знаю. Но вам может не понравиться.

— Вступление меня уже насторожило. Честно, я вообще не представляю, чем вас можно шантажировать. Всё, что мне известно о вас, лежит в параллельной плоскости с шантажом.

— Грехами юности, вестимо, — криво усмехнулась Элоиза. — Человек угрожает, что предаст огласке некие фотографии, которые предавать огласке не следует.

— Значит, фотографии. Интересно. Кто же на тех фотографиях?

— Я. И ещё четыре человека.

— Что за люди?

— Моя сестра Марго и наши приятельницы. Мари, однокурсница Марго, и Адриенна, она художник, они все общались более-менее в одной компании, пока спелись между собой, а потом уже и со мной тоже. И ещё мужчина, с которым я в то время встречалась.

— И почему эти фотографии не следует предавать огласке?

— Потому, что фотографии с некоторым количеством обнажённых людей в разных сочетаниях и позах предавать огласке не следует в принципе, это дело личное. Даже если это и был постановочный фотосет.

— А это был постановочный фотосет? — уточнил Себастьен.

Элоиза не могла прочитать, что выражает его лицо — слишком была взволнована.

— В тот момент — да. Но вообще — не только. Мы, если угодно, искали приключений, так это проще всего назвать. Временами — между собой, а временами приглашали кого-нибудь ещё, мужчину, или мужчин. Понятных мужчин — которых знали, и про которых знали, что их такая компания не отвратит и не возмутит. Человека, с которым тогда встречалась я, не могло отвратить и возмутить ничего, наверное. Поэтому он с радостью согласился участвовать, ему всё это приятно щекотало нервы. Он и фотохудожника нашёл, и лично проконтролировал процесс проявки-печати, и потом забрал все плёнки. Да, это были именно чёрно-белые фотографии, снятые на плёнку. Отпечатаны в единственном экземпляре. Мы с Марго и Адриенна взяли свои портреты, Мари сказала, что ей такое негде хранить, ведь нужно спрятать так, чтобы никто не нашёл. А Николя сказал, что будет хранить остальное. Просто как художественную фотографию. Видимо, я была глупа, раз не настояла на том, чтобы забрать и хранить самой, у меня-то возможностей хватало. Но похоже, что он или где-то прокололся, или ещё что случилось — как говорится, что-то пошло не так. И эти фотографии попали в чужие руки.

— Все? Сколько их было, кстати?

— Двадцать шесть — тех, которые сочли пригодными для того, чтобы оставить. Напечатали-то все, но десять уничтожили сразу.

— Почему?

— Они получились либо невыразительными по композиции, либо слишком откровенными.

— Точно уничтожили?

— Точно. Я участвовала. Порвали в мелкие клочки и сожгли. Негативы тоже порезали в мелкие клочки и сожгли.

— Хорошо, теперь к дням сегодняшним. Как шантажист связался с вами?

— Я получила письмо. Электронное. С фрагментами фотографий.

— Показывайте.

Элоиза безропотно нашла в телефоне почту, а в почте — нужное письмо.

— Смотрите.

— Адрес, конечно же, вам ничего не говорит?

— Ничего.

Он открыл письмо, прочитал. Потом, видимо, стал смотреть прикреплённые фотографии. Фрагмент ноги в чёрном чулке с атласным бантиком на внутренней стороне бедра и длинная нитка жемчуга, разложенная по обнажённой груди.

— И вы не сомневаетесь в том, что это детали именно знакомых вам фотографий?

Безусловно, Элоизе были знакомы эти фрагменты, и она понимала, что там ещё на оставшейся части фотографий.

— Нет, не сомневаюсь. Лента ярко-алого цвета, я сама её туда прикрепила. А у одной из жемчужин есть дефект, он мне знаком. Эта нитка до сих пор со мной, могу показать, — она не могла заставить себя смотреть на него, только в пол.

— Покажете. Мало ли что, никогда нельзя исключить блеф и наглость. Письмо одно? Только это?

— Да.

— Вы связывались с остальными потенциальными жертвами?

— Да, со всеми. Все получили подобные письма, только фрагменты фотографий у каждого свои. И ни у кого ничего не потребовали, только известили, что сделают это вскорости.

— И какие соображения у ваших коллег по несчастью?

— Никаких. Они, подобно мне, не умеют искать шантажистов.

— Завтра попросите их переслать вам письма.