им на свадьбу. Магазин находился в итальянском квартале Бирмингема. Кроме фабрики мороженого, дедуля владел лавками и целым парком передвижных печей. Они выезжали в город, готовили и продавали печеный картофель, каштаны и все, что было по сезону. Еще отец был плотником, и весьма хорошим: всю нашу мебель он смастерил своими руками.

Когда мне было лет пять-шесть, мы переехали на Беннеттс-роуд в райончик Уошвуд Хит в Солтли, который, в свою очередь, входит в состав Бирмингема. У нас была крошечная комнатушка с лестницей в спальню. Одно из моих первых воспоминаний – как мама несет меня вниз по крутым ступенькам. Она поскользнулась, а я полетел и, конечно же, приземлился прямо на голову. Может, поэтому я такой…

Я постоянно играл в оловянных солдатиков. Еще у меня был набор танчиков. Будучи плотником, отец часто отсутствовал, строил ипподром в Челтенхэме. Каждый раз папа приносил мне что-нибудь, пополняя коллекцию, – к примеру, машинку.

В детстве я многого боялся, поэтому с головой накрывался одеялом и зажигал фонарик. Так делают многие дети. Моя дочь делала так же. Как и я, не могла уснуть без света, и мы не закрывали дверь к ней в спальню. Яблоко от яблони…

Одной из причин, почему я позже отрастил усы, стал случай, произошедший со мной однажды на Беннеттс-роуд. В конце улицы жил парень, который собирал большущих пауков. Сейчас-то мне все равно, но в восемь-девять лет я их очень боялся. Парнишку звали Бобби Зануда, весьма говорящая фамилия. Однажды он погнался за мной с пауком в руке, и я в ужасе рванул по этой улице, а дорога посыпана гравием. Я оступился и хорошенько проехался по гравию лицом – в результате рассек губу. До сих пор остался шрам. Детвора даже начала меня называть «лицом со шрамом», и я жутко комплексовал по этому поводу.

Вскоре после истории с пауком у меня появился еще один шрам. Кто-то бросил искрящуюся петарду, и она попала прямо мне в лицо. С годами шрам рассосался, но в молодости его было хорошо видно, поэтому при первой же возможности я отрастил усы.

Еще когда мы жили на Беннеттс-роуд, я вступил в бойскауты[3]. Это как скауты. Нужно было ездить в походы, но предки не разрешали. Слишком пеклись обо мне. К тому же путешествия стоили денег, которых у нас не было: родители зарабатывали жалкие гроши. Я носил форму бойскаута: короткие шорты, носки, кепку и галстук. Так что был похож на молодую версию Ангуса Янга[4].

Со шрамами.

2

Итальянские корни

Шрамы были не только физические, но и психологические. Я знаю, отец меня не планировал – так получилось. Я даже слышал, как однажды в очередном приступе ярости он кричал: «Я все равно тебя никогда не хотел!»

А крики были регулярно, потому что предки постоянно собачились. Папа терял самообладание, мама тоже, потому что он был темпераментным итальянцем, а мама сама по себе была буйной и слетала с катушек. Они хватали друг друга за волосы и сцеплялись не на шутку. Когда мы жили на Беннеттс-роуд, я видел, как мать ударила отца бутылкой, а он, защищаясь, схватил ее за руку. Это было ужасно, а на следующий день они болтали как ни в чем не бывало. Милые бранятся – только тешатся.

Еще помню, как они дрались с соседями. Мама была на заднем дворе, и между нами и соседями стояла деревянная изгородь. Очевидно, кто-то из них сказанул что-то о нашей семейке, и мама пришла в ярость. Я выглянул в окно своей комнаты и увидел, как мама, свесившись через заборчик, лупит соседскую дамочку метлой по голове. Вмешался папа, а затем и муж этой тетки, началась драка через изгородь, которая, не выдержав натиска, в конце концов обвалилась. Я видел из своего окна на первом этаже, как они визжат, орут и лупят друг друга, и ревел.

Если я косячил, мне прилично доставалось. Я боялся порки, поэтому опасался что-либо сделать. Но раньше во многих семьях дрались и получали по шее. Может, и сейчас так же. Пока я был молод, мы с отцом не очень ладили. Он считал меня неудачником и постоянно говорил: «Ты не нашел себе работу, как твой друг. Он будет бухгалтером, а из тебя что выйдет?»

Отец считал меня никчемным, а потом и мама подключалась: «Да, пусть найдет себе чертову работу или катится из дому!»

Во многом я жаждал успеха, чтобы доказать им, чего я стою.

Я рос, становился старше, и в какой-то момент меня достало, что мне компостируют мозги. Однажды, когда я лежал на диванчике и отец собрался меня ударить, я скрутил ему руку и остановил его. Он совсем обезумел и, чуть ли не плача, сказал: «Не смей так с отцом!»

Это было ужасно, но больше он никогда не поднимал на меня руку.

Когда на моих глазах скончался дед, мне было лет девять или десять. Он был дома, совсем больной, и потерял сознание. Его уложили в постель, а мне велели присматривать за ним и ждать, когда он придет в себя. Я сидел, вытирая ему лицо, и время от времени в комнату заглядывал отец. Но когда дед испустил дух, я был в комнате один. Из него вырвался этот сдавленный, клокочущий звук, и дедушка затих. Было страшно и очень горько на душе. Я увидел, как в комнату вошла, а потом вышла вся семья, и все они тоже выглядели немного испуганными.

С тех пор я видел смерть еще пары человек. Лет двадцать пять назад через дорогу от меня жила дама в летах, хорошо одевалась и красиво говорила. У нее было прозвище Крошка; даже собственная дочь ее так называла. Раз в неделю я ходил проведать женщину, и она говорила: «О, а давай хлопнем бокальчик бренди».

Однажды ее дочь вбежала в мой дом с криками: «Быстрее, идем, идем!»

Я пришел и обнаружил на полу мертвое тело Крошки. Я немного ее приподнял, взял за руки и заорал: «Вызывай скорую!»

Дочь выбежала, и в этот момент Крошка умерла, прямо у меня на руках. Опять этот сдавленный, клокочущий звук, и… все. Я тут же вспомнил про деда.

Я сидел с ней до приезда скорой. Потом всюду ощущал аромат ее духов и с тех пор не переношу этот запах. Для меня он превратился в запах смерти.

3

Магазинчик на Парк-лейн

Когда мне было около