Мне нравились «Битлз», но песни The Shadows и Клиффа Ричарда отдавали рок-н-роллом больше, чем «Битлз», поэтому были мне ближе. Конечно же, мне и Элвис нравился, но не так сильно, как Клифф и The Shadows. Это была моя музыка. Клифф для Англии значил больше, чем Элвис, – возможно, с этим все и связано. Пару раз я видел Клиффа, но никогда не говорил ему, что я его огромный поклонник.

После школы я усаживался наверху и по несколько часов бренчал на гитаре. Взялся за нее всерьез и занимался, сколько мог, но пока еще не было групп, которые ломились в дверь и уговаривали меня стать их музыкантом. Поэтому первую группу мы сколотили с Альбертом. Он должен был петь, а я отвечал за музыку. Петь он не умел, хотя думал, что у него получается. У него был роскошный дом с двумя гостиными. Мы устраивались в первой гостиной, я играл на гитаре на своем усилителе, он пел, а его отец постоянно орал: «А ну прекращайте этот чертов шум! Вам больше пойти некуда?»

Мы разучили всего одну песню и играли ее снова и снова: «Jezebel» Фрэнки Лэйна. Нам было двенадцать-тринадцать лет, и Альберт завывал: «Если и родился дьявол безрогий – это была ты, Иезавель, это была ты».

С этого все и началось.

Потом я познакомился с пианистом и его барабанщиком. Они были гораздо старше меня и попросили поиграть с ними в пабе. На самом деле играл я еще так себе, но им нравилось. Я играл всего пару раз, поэтому ужасно нервничал, выступая с этими парнями, но так я периодически и выступал.

«Ни хрена себе, выступление! В пабе!»

Учитывая мой возраст, удивительно, как меня туда вообще впустили, но то были мои самые первые выступления.

Рон и Джоан Вудворд жили в паре домов от нашего магазинчика. Рон часто к нам захаживал. Они с моим отцом каждый вечер болтали и покуривали. Рон проводил у нас больше времени, чем у себя дома, и стал чуть ли не еще одним приемным сыном. Он был старше меня лет на десять или пятнадцать, но мы все же подружились. Я уломал его купить бас. Он стал учиться играть, и мы даже пару раз выступили. И все постоянно спрашивали:

– А не староват ли он для тебя?

– Он мой кореш и хочет играть в группе, – отвечал я.

Раньше было нормально, если твой друг играет у тебя в группе.

– А он играть-то хоть умеет?

– Нет, не умеет, но он мой друг!

С нами играли ритм-гитарист и барабанщик. Репетировали мы в молодежном клубе три раза в неделю. Круто было. Наконец-то я перестал сидеть у себя в комнате, занимаясь ерундой, и начал исполнять музыку с другими ребятами. Найджел, ритм-гитарист, был немного заносчивым. Однажды он пел, и вдруг от микрофона его долбануло током, потому что тот не был заземлен. Найджела конкретно тряхануло, и он начал кататься по полу. Он никому не нравился, поэтому все решили, что так ему и надо. В конце концов мы вырубили ток, так что бедняга выжил. Конечно же, он был цел и невредим. Похоже, ему пошло на пользу, но долго он у нас не продержался, как, впрочем, и сама группа.

Я не мог дождаться выпускного. Школу я не любил и сомневаюсь, что меня там любили. Все оканчивали школу в пятнадцать, если только не продолжали учиться и не поступали в колледж. Пятнадцать лет, и ты наконец на свободе. Так было и у меня. Я вздохнул с облегчением и принялся искать работу, к тому же еще больше стал заниматься на гитаре.

Я постоянно совершенствовался, поэтому играл гораздо лучше всяких Ронов Вудвордов. В итоге я пришел в группу The Rockin’ Chevrolets, которая показалась мне весьма классной. Шел, наверное, год 1964-й, и мне было около шестнадцати. Я считал их настоящими профессионалами, и они блестяще справлялись с песнями The Shadows, и так как двое парней были постарше меня, они играли много рок-н-ролла. Никогда не был поклонником Чака Берри, Джина Винсента и Бадди Холли, но теперь пришлось окунуться и в эту музыку.

Наш вокалист, Нил Моррис, был старше всех в группе. На басу играл парнишка по имени Дэйв Уоддли, барабанщика звали Пэт Пегг, а ритм-гитаристом был Алан Меридит. Тогда-то я и познакомился с сестрой Алана, Маргарет. Вообще-то мы были помолвлены. Наши отношения продержались гораздо дольше, чем группа The Chevrolets.

Я не помню, как оказался в этой группе. Может, объявление на витрине музыкального магазина увидел. Такова жизнь: ошиваешься возле музыкального магазина или ходишь смотреть, как играют другие, – так и знакомишься.

Предки с подозрением относились к тому, что я выступаю в пабах с этой группой. Меня даже обязали в положенное время возвращаться домой, но вскоре перестали капать на мозги – к тому же я приносил немного денег. The Rockin’ Chevrolets облегчили мою участь, наведавшись сначала к маме. Они пришли, она угостила их сэндвичами с беконом. Потом она точно так же поступала и с Black Sabbath: всегда спрашивала, не хотят ли парни перекусить. Всегда. Вот такая заботливая мама.

The Rockin’ Chevrolets стали выступать все чаще. Мы выходили на сцену в красных костюмах из ламе. У меня было мало денег, чтобы тратиться на костюм, но выглядеть приходилось соответствующе. По выходным мы выступали в пабах. Один из пабов располагался в злачном районе Бирмингема, и каждый раз, когда мы там играли, случалась драка. Под нашу музыку посетители били друг другу морду. Мы и на свадьбах играли, либо заканчивалось тем, что мы выступали в общественном клубе перед теми, кто вдвое старше нас, и они говорили: «О-о-о-о, вы чересчур громкие!»

Поскольку дела пошли в гору и мы выходили на более серьезный уровень, я хотел себе гитару получше. Burns были одной из немногих компаний, выпускавших леворукие гитары, и я приобрел Burns Trisonic. На ней был регулятор «звук трисоника» – я понятия не имел, что это значило. Играл я на ней, пока наконец не нашел леворукий Fender Stratocaster. А еще у меня был усилитель Selmer со встроенным эхо.

The Rockin’ Chevrolets распались из-за того, что выгнали Алана Меридита. Следующей моей группой должны были стать The Birds & The Bees. Меня прослушали и взяли. Они были профессионалами, много работали и даже собирались отправиться в Европу. Я решил пойти ва-банк, бросить работу и стать профессиональным музыкантом. Трудился я тогда сварщиком на заводе. В пятницу утром пошел на работу –