астонская банда, и они хотели, чтобы я стал одним из них. Мне было двенадцать или тринадцать. Я пару раз приходил к ним в разбомбленное здание, но в итоге не захотел связываться с криминалом. Некоторые из них приворовывали в нашем магазинчике, поэтому не было смысла иметь с ними дело. Однажды я даже поймал одного из них на краже и выбежал, чтобы как следует ему вломить. Он жил всего в двух шагах. Забежал в дом, а я стал колотить во входную дверь, пытаясь до него добраться. Эти отморозки понимали только кулаки. Разговаривать было бесполезно.

Банда могла бы потом на меня наехать, но все было не так плохо, потому что мы ведь из одного района. Они лишь дрались с другой бандой из окрестностей. Поскольку я был местным, другие банды считали меня членом астонской банды; это не так, но в какой-то степени они были правы.

Несколько лет спустя мне пришлось ходить через эти окрестности. Я проходил мимо их главаря. С утра он вел себя адекватно, но к вечеру, когда сходился с корешами, менялся и превращался в бандита. Надо было умудриться незаметно проскочить, пока кто-нибудь из них не выйдет и не заметит тебя; это было похоже на «пушечное ядро»[6]. Однажды вечером у меня ничего не вышло, и меня здорово избили. Приходилось либо защищаться, либо стать одним из них, а с ними мне было не по пути.

Я думал, что свяжу будущее с боксом; скажем, я мог бы стать вышибалой в каком-нибудь клубе. Еще представлял, как стою на сцене и смотрю на толпу. Никогда не задумывался, как оно будет, но я себя всегда видел где-нибудь на поединках, в каком-нибудь контактном спорте на глазах у публики. Конечно же, я дожил до того момента, когда воплотил мечты в жизнь. Только играя на гитаре!

К школе я особого интереса не питал, поэтому оценки были так себе. Каждый раз после того, как предков вызывали в школу, мать приходила и ругалась: «Позорище какое! Ведешь себя отвратительно. Ты что творишь вообще?»

Мне было плевать, что обо мне думают учителя и директор, но реакция предков меня беспокоила. Они терпеть не могли, когда я попадал в неприятности. Их беспокоило, что подумают соседи. Вечные сплетни. В магазинчике постоянно было: «О, слышали, что случилось на той-то улице? О-о-о, на днях к ним домой наведывалась полиция…»

Сплошные сплетни. Они понятия не имели, что творилось за пределами их улицы, но друг про друга знали абсолютно все. Поэтому о том, что я учился хреново, знали все.

В школе нас с Альбертом постоянно рассаживали, потому что мы вели себя отвратительно. Мы или швырялись чем-нибудь в кого-то, или болтали, или еще что-нибудь вытворяли, так что нас частенько выгоняли с уроков. Приходилось стоять за дверью до конца урока, а если выгоняли обоих, то ставили по разным углам. Если мимо проходил директор и замечал тебя, могли и выпороть. Или приходилось стоять еще час после школы, который казался вечностью.

Директор мог отлупить розгами по руке или нагнуть и отстегать по заднице тростью или ударить башмаком. Один из учителей даже применял здоровенный циркуль. Разумеется, детишки подкладывали себе в штаны книжки, так что тебя сначала проверяли. Это называлось «шесть горячих», то есть шесть ударов одной тростью. Учителя не были извергами и предоставляли выбор: «По заднице или по руке?»

Учителя, ответственные за наказания, добавляли тебя в черный список. Каждый раз, когда тебя снова подлавливали, они смотрели в журнал и говорили: «Ты был здесь всего два дня назад!»

Многих учителей я не помню. Мистер Лоу преподавал музыку. Занятия были бесполезными, потому что в школе обучали «музыке», включая проигрыватель. Мы только и делали, что слушали чертовы записи. Еще был мистер Уильямс, учитель математики. Забавно, что я его помню, потому что постоянно прогуливал его уроки. Я терпеть не мог математику и считал ужасно скучной, поэтому своим поведением провоцировал учителя, чтобы он меня выгнал. Иногда мне достаточно было просто войти в класс, и сразу же раздавалось: «Вон!»

Дурдом. Но так нас раньше учили.

5

Из тени в свет софитов

И отец, и его братья играли на аккордеоне, поэтому были довольно музыкальной семейкой. Я же хотел приобрести барабанную установку. Очевидно, что места для нее у меня не было, и мне бы вряд ли позволили дубасить по ней дома, так что – либо аккордеон, либо ничего. Я начал играть на нем лет в десять. У меня сохранилась фотография, где я стою на заднем дворе и держу этот чертов аккордеон.

Дома был граммофон, или «радиола», как ее называли. Аппарат с проигрывателем и двумя динамиками. Еще у меня был маленький радиоприемник. Так как я много времени проводил в своей комнате, мне приходилось его слушать, а чем еще заняться? Пойти посидеть в гостиной было нельзя, потому что у нас ее не было. Я слушал «Топ-20» или «Радио Люксембург». Вот откуда у меня любовь к музыке – сидел в комнате и слушал великие инструментальные гитарные группы вроде The Shadows. Вот и захотелось взяться за гитару. Мне реально нравился звук, это были инструментальные композиции, и я понимал, что именно этим и хочу заниматься. В итоге мама купила гитару, за что я ей очень благодарен. Она подрабатывала и откладывала деньги. Когда ты левша, выбор весьма ограничен, по крайней мере, раньше было так: «Гитара для левши? И как ты себе это представляешь?»

По каталогу я нашел один электрический Watkins Rapier. Стоил он порядка 20 фунтов, и мама рассчитывалась за эту гитару еженедельными выплатами. На моем леворуком «Уоткинсе» было два звукоснимателя и пара маленьких хромированных переключателей, которые нужно нажимать, в наборе шел небольшой усилитель Watkins Westminster. Я вынул один динамик из радиолы и подключил к усилителю, за что мог бы и получить. Но предкам было все равно, потому что они редко слушали музыку на этой штуковине.

И вот я играл на своей первой гитаре у себя в комнате. Слушал «Топ-20» в ожидании The Shadows и с помощью микрофона записывал их на старенький катушечник, чтобы потом иметь возможность разучить песни. Позже я достал их альбом и выучил песни, проигрывая их раз за разом. Мне всегда нравилось переслушивать The Shadows, потому что нравятся их мелодии и мотивы. И я всегда старался добиться от гитары мелодичного звучания, так как вся музыка построена на мелодиях. Все началось с тех юношеских