— Мама, ну что ты такое говоришь?! Как ты можешь?! Она же моя подруга! — искренне возмутилась Маша.

— Вот и хорошо, что ты уезжаешь от такой подруги! Иначе ты скоро падешь так же низко, как она! — почти кричала Наталья Николаевна, не контролируя свои эмоции.

— А я и без нее могу пасть! — неожиданно заявила Маша, в упор глядя в глаза матери.

— Нет, ты не можешь… Ты же моя дочь, — бледнея, прошептала Наталья Николаевна.

— О, я это знаю! Но я устала быть дочерью великой Натальи Николаевны Мироновой. Я хочу быть самой собой, просто Машей Мироновой!

Маша выбежала из своей комнаты, плечом задев в дверях мать, сдернула с вешалки в прихожей первую попавшуюся куртку и выскочила из дома, хлопнув дверью. Если бы, выбирая из обуви ту, которую она возьмет в Москву, Маша не надела мокасины, она бы, наверное, вылетела из дома босиком.

«Надо остыть, не надо, чтобы Женька видела меня такой. Иначе мне придется ей все рассказать, ведь соврать я все равно не сумею», — думала Маша, подходя к дому подруги.

Женька Фадеева жила в частном доме. Их семья считалась многодетной, потому что у Женьки было еще три брата и две сестры. В доме Фадеевых всегда было шумно, весело и многолюдно. Под ногами постоянно путалась какая-нибудь живность; в их доме мирно сосуществовали кошки и утята, собаки и ягнята, водились даже поросята. Маше очень нравилось бывать у них.

Войдя во двор их дома, она сразу же была обстреляна из трубок рябиновыми «пулями» двумя младшими братьями подруги.

— Иди ко мне, Машка, — позвала Машу Юлька, младшая сестра Женьки. — Тут окно, и они не будут сюда стрелять.

Юлька сидела на скамеечке перед домом и нанизывала на нитку ту же самую рябину, которой стрелялись мальчишки.

— А ты чем занимаешься? — поинтересовалась Маша не для того, чтобы завязать разговор, ей всегда нравилось общаться со смышленой и веселой девчушкой.

— Сено кошу! — не очень вежливо ответила Юлька. — Ты что, сама не видишь?

— Я вижу, что ты возишься с рябиной, но я же не знаю конкретно, что ты делаешь, — пряча улыбку, объяснила Маша свое любопытство.

— Я делаю бусы! Смотри! Нравятся? — Юлька подняла на вытянутой худенькой загорелой до черноты руке нитку рябиновых бус и сама полюбовалась ими.

— Нравятся! Может, ты мне подаришь их? — спросила Маша, улыбаясь довольному виду Юльки.

— Нет уж! За так, Машка, и чирей теперь не садится!

— Это почему же? — почти искренне удивилась Маша.

— А потому, что это мой бизнес! — заявила довольная Юлька и от гордости за свое дело высоко задрала свой чумазый подбородок. — Но ты, Машка, можешь их у меня купить, — хитро улыбаясь, предложила она.

— Как «купить»? — заинтересовалась Маша тем, как далеко может дойти маленькая стяжательница.

— Не знаешь?! — искренне удивилась она. — Ты же самая умная в школе, а не знаешь, что товар покупают за деньги!

— А вы в первом классе уже «Капитал» Маркса изучали? — улыбнулась Маша.

— Нет, я это и без твоего Маркса знаю! Так будешь покупать или будешь разговоры разговаривать?

— Я те щас куплю! Я те щас продам, бизнесвумен несчастная! — выскочила из дома Женька. — Маш, ну чего ты с ней лясы точишь? Иди ко мне! Покажу тебе новую помаду.

Маше интереснее было пообщаться с Юлькой, чем рассматривать всякую Женькину ерунду, но она не хотела обидеть подругу своим отказом. В Женькиной комнате без интереса Маша посмотрела помаду и новые туфли подруги.

— Будешь краситься? — предложила Женька.

— Ты забыла, что я не крашусь? — возмутилась Маша.

— Ну мало ли! Может, взяла и надумала, хотя тебе это точно без надобности. Ты у нас и так красавица! Это мне, белобрысине, надо ведро красок извести, чтобы приличный вид иметь, — крутилась перед зеркалом Женька.

— Не прибедняйся! — одернула подругу Маша. — Пошли лучше в клуб, а то темнеть начнет.

— Маш, ну чё, будешь брать бусы или нет? — окликнула ее все еще сидевшая на скамеечке Юлька. — Ты, по-моему, сама не знаешь, чего хочешь! — Юлька всеми правдами и неправдами хотела продать свой товар. — Если не на деньги, то давай по бартеру, — неожиданно предложила она.

— Это как? — рассмеялась Маша.

— Я тебе — бусы, а ты мне — жевачку, — лукаво улыбнулась Юлька. — Только полную, я знаю, у тебя всегда есть жевачка.

— Ну бартер, так бартер! — согласилась Маша. — Давай свои бусы! — Улыбаясь, Маша забрала у девочки бусы, отдав ей взамен упаковку жевательной резинки.

— У, настыра! — замахнулась Женька на сестру. — Маш, зачем тебе эта ерунда?

— Сама не знаю, — словами Юльки ответила Маша, — сама не знаю, чего хочу…

Глава 2

Самолет набирал высоту. Стюардесса мило улыбалась и заученно рассказывала о маршруте и о полете.

«Спасибо, красавица, что напомнила о том, куда я лечу, — думал Максим, удобнее устраиваясь в кресле. — Вот если бы ты еще сказала, зачем я туда лечу, я был бы тебе безмерно благодарен. — Он смотрел на кукольное личико стюардессы и на самом деле не понимал, что привело его в этот самолет. — Предки на днях улетели в Турцию, потому что в Египте они были зимой. Они всегда любили путешествовать. Только раньше, когда денег было мало, они ездили по Подмосковью, ездили на родину матери — в Полоцк, а сейчас выбирают только модные курорты». Максим неторопливо прокручивал в голове мысли, не видя рядом с собой подходящего собеседника, потому что его попутчики, угнетенные посадкой и взлетом, закрыли глаза и временно отключились.

Максим любил своих родителей, своих родственников, но больше всех любил отца. Давным-давно Анатолий Семенович Бернадский приехал в Москву из Орла. Тогда еще просто Толик Бернадский поступил в Институт инженеров железнодорожного транспорта и стал изучать там экономику. В этом же институте изучала программирование студентка из Полоцка Наташа Климович.

— Ты знаешь, Макс, какая наша мама тогда была красавица! — вспоминал Анатолий Семенович.

— «Была»? — одновременно улыбаясь и делая сердитое лицо, спрашивала Наталья Борисовна.

— Наташ, ты же понимаешь, о чем я! И сейчас ты у нас красавица, но тогда ты была молодой, — мечтательно вздыхал Бернадский-старший.

— Так! Я уже и старая?! — смеялась Наталья Борисовна. — А вообще ты сегодня договоришься!

Максим смотрел на шутливую перебранку своих родителей и отдыхал душой. Он считал свою семью лучшей в мире, а свою маму — самой лучшей и самой красивой мамой на свете. Ее лицо и после сорока было красиво той благородной неброской красотой, что отличает всех славянок: голубые глаза, изящный овал лица, густые волосы пшеничного цвета.

— Не понимаю, чего ради я пошла за тебя