казались ему другими: они были вроде бы ниже ростом, темнее кожей.

— Да, невеселая, брат, картина кругом, — вздохнул Вселдыч. — В этом богатом крае люди всегда жили бедно и тяжело. Такой вот парадокс.

— Пап, а транспаранты со стихами Маяковского так и не вернули на фасады домов, — заметил Андрей, когда они уже подъехали к вокзалу.

— А что за стихи? — удивился Макс.

— Я знаю —

город

будет,

Я знаю —

саду цвесть… —

процитировал Вселдыч. — Транспаранты давно сняли на реставрацию, да так и не возвращают. Видно, не ожидается еще никакого цветения, — вскользь заметил он.

— Жаль, нам некогда посмотреть город. Ведь дорога из аэропорта — еще не показатель, — поделился мнением Макс. — Вон проспекты, которые тянутся от вокзала, очень даже впечатляют.

— Да город красивый, конечно, и проблемы у него те же, что и у других российских городов, — согласился Вселдыч.

— Ты про дураков и дороги? — рассмеялся Андрей.

— И про это тоже, — улыбнулся и Вселдыч.

На вокзале Макс по-прежнему крутил головой. Не порадовали его и оборванные грязные дети, нищие. Местный поезд «Новокузнецк — Таштагол» тоже не вызвал особого восторга. Все было каким-то серым, темным, словно с налетом запустения, который был почти материален. Основная часть пути прошла ночью, поэтому Макс свои темные очки надел уже в Таштаголе. Здесь почти у самого вокзала были насыпаны горы железной руды.

— Богатство прямо на земле валяется, — кивнул на них Вселдыч. — Мы уже в Горной Шории, Макс. Таштагол в переводе с шорского — каменная ладонь, а видишь ты не монголов или японцев с китайцами, а шорцев — аборигенов, так сказать. Кстати, тесть мой тоже из них. У моей Нинки видел, глаза какие? Это от него — цвет и азиатский разрез, а размер — это уже в мать-славянку. Да, сейчас мы отправимся дальше, это ведь далеко не конец пути, — словно предвидя вопросы Максима, пояснил Вселдыч.

Ехали опять на таком же допотопном стареньком автобусе.

«Они их тут со всей страны собирают или свои консервируют?» — думал Макс, неотрывно глядя в окно.

Горы здесь были невысокие, обильно поросшие лесом. Но горы есть горы, поэтому они все равно возвышаются над всем и всеми и диктуют свои условия: где строить дорогу, где аэропорт, а где меж гор поместится поселок и сколько в нем будет улиц. Почти все улицы поселка, в котором находился аэропорт, были вытянуты вдоль гор, но некоторым из них места в долине не хватило, и они короткими извилистыми линиями забирались в горы.

Сам аэропорт Спасск и здание аэровокзала были небольшими, поскольку воздушный транспорт был представлен только вертолетами — средствами малой авиации. На вертолете предстояло лететь и москвичам, но вылет его по метеоусловиям все время откладывался, а в пять вечера его отменили совсем. Пришлось им сдать багаж в камеру хранения и идти искать гостиницу.

— Ну и что? Целый вечер будем в номере киснуть?! — возмутился Андрей.

— Зачем? Сейчас покушаем, и летите, голуби, летите! Сегодня же пятница, и в здешнем клубе точно будут танцы, — улыбаясь, успокоил его отец.

Его слова подтвердила и администратор гостиницы.

— Макс, пойдем на танцы! — не раздумывая предложил Андрей, радостно улыбаясь.

Максим юношеского задора и энтузиазма Андрея не разделял.

— Не думаю, что мне будет там интересно, — почти равнодушно ответил он Андрею, пожав плечами.

— Ну тогда пей с отцом пиво, отдыхай, — вздохнул Андрей.

Такие перспективы Максима тоже не устраивали.

— Нет, тогда уж из двух зол выберу меньшее и пойду с тобой на танцы. Посмотрю на здешний люд, — решил он.

В номере они приняли душ, переоделись и наскоро перекусили. Часов в шесть, выслушав напутственное слово Вселдыча, отправились искать очаг местной культуры. Нашли клуб относительно быстро. Там уже кучками толпилась молодежь, играла музыка. Был здесь даже диджей. Он был смугл, широкоскул, узкоглаз и весел. Макс и Андрей заняли два места в целом ряде соединенных между собой кресел, стоящих недалеко от него. Макс без устали продолжал все рассматривать. Он видел, что их появление в зале не осталось незамеченным. На них поглядывал и диджей. Макс смотрел на него, когда его лицо неожиданно озарилось белозубой лучезарной улыбкой, а глаза от этого стали еще уже. Максу стало интересно, что так обрадовало парня, и не долго думая он повернул голову в ту сторону, куда устремил свой взгляд белозубый диджей. В зал входили девушки…

Глава 3

Маша не любила ходить на танцы. Они ей надоели еще в школе, за те шесть лет, что она ходила в танцевальную студию. Конечно, это была не дискотека, а работа до седьмого пота, но дискотека нравилась ей еще меньше. Она не понимала, почему всех охватывает такое возбуждение, если в зале тесно и шумно из-за многолюдья, жарко и душно от разгоряченных и вспотевших тел. Сегодня она шла не на танцы, а на последнюю перед своим отъездом встречу с одноклассниками.

— Рано мы сегодня идем. Никого из наших еще не будет, — ворчала дорогой Женька.

— Фадеева, перестань ныть! Не порть настроение, оно и без тебя уже испорчено, — одернула ее Маша.

Но расстраивалась Женька напрасно.

«Ну надо же, как приятно всех видеть! А кажется, что за десять лет уже до чертиков надоели друг другу, — думала Маша, еще издалека заметив компанию своих одноклассников, собравшихся у клуба.

— Маш, а Красавчик уже за работой, — весело сообщил Витька Перепечин.

Все знали, что гордая Капитанская Дочка снисходительно принимает знаки внимания от Федьки Тенешева, прозванного Красавчиком за его голливудскую улыбку.

— Спасибо, Печа, за информацию! Что бы я без тебя делала?! — съязвила Маша.

У них в классе у всех были клички. И не только в классе. Маша знала, что ее маму за глаза все дети называют Гончаровой. Знала об этом и сама Наталья Николаевна, знала и сокрушалась:

— Вот, выучила на свою голову, теперь пожинаю плоды трудов своих тяжких.

Но дети попали в самую точку: отец Натальи Николаевны был филологом и назвал свою дочь в честь жены Пушкина.

Долго клички не было только у самой Маши. Но когда изучали «Капитанскую дочку», кличка появилась и у нее. Оказалось, что Маша — полная тезка героини Пушкина — Миронова Мария Ивановна. Когда класс это обнаружил, то долго не мог успокоиться. И с той поры у первой красавицы и первой ученицы школы появилась кличка; не очень удобная и звучная, состоящая из двух слов, но она приклеилась к Маше намертво.