Вестрогский порт князя разочаровал. Причалы, построенные еще при королеве Илфириенне, не обновлялись, по всей видимости, с тех самых пор. Основным портом Маверранума оставался далекий южный Сайель, куда приходили торговые корабли. Дальше груз везли по суше. О том, что можно сократить этот путь и превратить Вестрог в развитый торговый порт недалеко от столицы, никто так и не помыслил за все прошедшие годы. Особенно это было по нраву владельцам тех земель, через которые шли обозы из Сайеля, уплачивая все положенные пошлины.

Князь брезгливо шагнул с трапа на замусоренную гальку порта — огрызки, очистки, рыбьи останки вперемешку с гниющими водорослями, нанесенными на берег волной. Выковыривая из этой мешанины более-менее съедобную часть, орали чайки. Голосами, несколько менее благозвучными, их перекрикивали люди — неподалеку с рыбацких лодок сгружали улов. Меж рыбарей сновали торговцы, высматривая товар посвежее и попригляднее, тянули работников моря к своим телегам и тачкам.

— Похоже, я не много потерял за эти годы, — покачал головой князь, глянув на Астида. — Когда мы уезжали, здесь было лучше. В плане чистоты уж точно. Идем, надо найти лошадей в этой дыре.

Постоялый двор, хозяин которого более-менее был похож на приличного человека, а не на охотника за удачей с большой дороги, обнаружился на исходе дня. Астид осмотрел двор, заглянул в конюшню, где ждали своего часа перекладные лошади, и кивнул князю.

— Сойдет. Лучшего все равно не найдем. По крайней мере, лошади тут получше тех одров, что в предыдущих. Да и трактир больших опасений не вызывает.

Астид ошибся. В комнате, отведенной знатным постояльцам любезным хозяином, поутру обнаружилась потайная дверка. Через оную к ним и пыталась тихой ночью проникнуть охочая до чужого добра личность. Проснувшийся Ригестайн очень удивился, увидев молчаливого неподвижного незнакомца, валяющегося у стены меж сундуком и кроватью Астида. Сам полукровка мирно почивал в своей постели. Ригестайн поднялся, подошел к человеку, заглянул ему в лицо. Взгляд несостоявшегося вора был красноречивее любых слов.

— Ты кто? — присел над ним Ригестайн.

Вор — парнишка лет двадцати — молчал, лишь буравил Ригестайна слезящимися, полными страха глазами. За него ответил Астид, с хрустом потянувшись в своей постели.

— Это, брат чародей, тот, кто решил поживиться за наш счет. Неудачная, надо сказать, была мысль. Интересно, чьей инициативой его сюда принесло — собственной или хозяйской?

Он спрыгнул с кровати, несильно пнув пленника босой ногой.

— Что собираешься с ним делать? — спросил Ригестайн, уже достаточно хорошо знакомый с характером Астида.

— Пусть князь решает. Этот хмырь покусился на его покой и деньги. А, возможно, и жизнь. Ваша светлость!

Гилэстэл, не поднимая головы от подушки, махнул полукровке рукой.

— На твое усмотрение.

Когда Астид и Ригестайн вытащили ночного посетителя в трактирный зал, не слишком бережно проволочив его вниз по лестнице, хозяин по цвету лица стал сравним с чепцом на голове своей супруги.

— Висьмирь спаси! Чацек! Что ж вы с ним содеяли, иланы милостивые?

— Знаешь его? — спросил Астид.

— Да как же! Сын это мой!

Голос хозяина срывался на фальцет. Заглядывая панически расширившимися глазами в лицо Чацека, валяющегося на полу в пугающей неподвижности, трактирщик теребил его, пытаясь поднять на ноги.

— Сын, говоришь? — глаза Астида недобро блеснули. — А что, позволь спросить, твой отпрыск делал в нашей комнате ночью? Никто из нас его туда не звал.

Хозяин обомлел.

— Ах, мерзавец…. Ах, негодник…. Иланы, милостивые иланы! Простите его! По неразумению он, по глупости малолетней! Уж и зарок давал, и Хлебной Мато божился, что ни пальцем больше ни-ни…. Простите, а? Я его сам, сам накажу, чтоб впредь неповадно было. Будьте гостями, сколь надобно, задарма, ни монеты с вас не возьму! Только стражи не надобно.

— Стражу? — ухмыльнулся Астид. — Зачем нам стража? Нам с вашим литтадом разбираться недосуг. За проказы этого оболтуса тебе перед нами отвечать.

— Благодарствуй, илан! — расплылся хозяин медузой на полу подле своего непутевого отпрыска. — Милостивый илан!

— Что есть — то есть, — перемигнулся с Ригестайном полукровка. — За постой мы тебе ничего не должны. Снабдишь нас лошадьми и провиантом на дорогу.

— Да, илан, — истово закивал хозяин. — Самых лучших коней дам. А что ж с Чацеком-то? Чегой-то он такой… недвижный-то? Ну как вовсе не отойдет?

— Отойдет, — отмахнулся Астид. — Дней через семь встанет. Есть только особенность одна. Мышцы у него не работают временно. Никакие. Так что гадить эти дни будет под себя.

Хозяин, обреченный долгую неделю убирать за своим непутевым отпрыском, аки за младенцем, только крякнул. Да как ни крути, обгаженный — но живой. Вестрогский судья, прими он жалобу от этих постояльцев, обошелся бы не в пример жестче: вороватой руки горе- грабитель лишился бы наверняка. А то и головы, заяви важные господа о покушении на их жизни.

Лошади, предоставленные хозяином, были не то чтобы очень уж хороши. Но, тем не менее — лучшее, что нашлось в конюшне постоялого двора — три немолодые кобылы. Гилэстэл скептически покосился на смирную скотину, более привычную к оглоблям, чем к седлу.

— В столице поменяем. Если дотянут еще. Астид, напомни мне в дальнейшем прикупить тут постоялый двор.

До столицы лошади все же дотянули. Астид, взявший на себя хозяйственные обязанности, сбыл загнанных кобыл в армейские конюшни, предварительно нехитрым заклинанием подправив их стать и внешний вид. Взбодренные магией кобылки бодро цокали за довольным каптером по мощеному булыжником двору, а Астид ухмылялся, глядя им вслед и подбрасывая на ладони кошель. Наутро конюхам предстояло испытать немалое удивление.

До памятного Астиду и Гилэстэлу трактира «Королевский виночерпий» добрались пешком. Не было уже в живых Вантада и его супруги. Не было и банных девушек, встречавших когда-то напуганного и юного Астида. Хозяйничал тут младший сын Вантада — Оствуд, под стол пешком ходивший в последний визит князя в столицу. Но стоило Гилэстэлу войти в прохладный полутемный зал, как к нему, склонившись в поклоне, с радостно-настороженной улыбкой выкатился круглощекий пузатенький дядечка в широком переднике, нисколько не напоминающий внешностью своего папашу. Вопросительно приглядываясь ккнязю, толстячок склонился в поклоне.

— Ваша светлость?

Князь кивнул с легкой полуулыбкой.

— Ваша светлость! — в голосе трактирщика слышалась неподдельная радость. — Наконец-то! Наконец- то! Князь! Батюшка все вас поминал перед кончиной, и мне наказывал — почитай, говорил, Оствуд, Его светлость превыше всех. Поскольку в устах его истинное королевское слово, а в руце его — истинная королевская милость. Прошу вас, князь, проходите. Ваши портаменты завсегда в вашем распоряжении. Купальню готовить ли?

На согласный жест князя Оствуд крикнул куда-то в нутро трактира, а сам повел гостей в «портаменты».