Согласившись на трехдневную (плюс-минус сутки) поездку «на дачу к Кэтьке», я обрадовалась до щенячьего визга. Почему-то казалось, что эта дача в нескольких километрах от кольцевой. Наталья, удивленная отсутствием всякого сопротивления с моей стороны, несколько охладила мою радость тем, что коллектив собирается исключительно женский. Значит, хирургу Ефимову, если он, как ее Борис, считает себя настоящим мужчиной, в нем делать нечего. Хирург Ефимов таковым себя считал, но и дома одному как-то нечего было делать. Не долго думая, Наталья составила список занятий, для выполнения которых Димке не хватило бы и всей жизни. В итоге мой муж, рассыпая угрозы, засобирался «в бега» — на нашу промерзшую насквозь дачу. Не иначе, как за острым респираторным заболеванием. Решив вопрос с ним, Наталья без труда уладила его и с собственным мужем. А проторенным путем — привела ему в пример поведение настоящего мужчины, хирурга Ефимова. В конечном итоге через пару часов оба настоящих мужчины уговорили третьего настоящего мужчину, общего знакомого Листратова, срочно возвести баню. Тот вначале сопротивлялся, пока ему не напомнили, что прекрасно отапливаемый коттедж без бани не смотрится.

Интуиция напомнила о себе после шумного отъезда супругов. В тот момент, когда подруга поведала, что загородный домик хорошо знакомой ей и поверхностно (на уровне «привет — как дела? — пока») знакомой мне Кэтьки, находится далеко за пределами Московской области. И это лично для меня счастливый случай. В десять вечера отъедем, полвосьмого утра будем на месте. С билетами вопрос решен. Всего одна ночь — девять с половиной часов в поезде «Москва — Тамбов», и я сразу почувствую себя хорошо отдохнувшей. Далее была изложена подоплека поездки.

Пару часов я выдумывала поводы для отказа от романтического путешествия под кодовым названием «Разгуляй». Перспектива тащиться в Тамбов, место виртуального проживания моей виртуальной покойной тетушки[1], а равно иные неприятные воспоминания, связанные с этим городом, совершенно не радовала, чему способствовало и неясное чувство тревоги. Оно же не позволяло спровадить туда вместе с Кэтькой Наташку одну. Мало ли что. В результате в поезд «Москва — Тамбов» мы сели втроем: измученная сама собой Катерина, уверенная в себе Наташка и я, в душе проклинающая всех подлых стоматологов, отдыхающих в Норвегии. И кто бы мог подумать, что уже на следующий день мы с Наташкой будем катить из Тамбова в обратном направлении.

Кэтькино наследство в результате качественного ухода оказалось в отличном состоянии. С соседкой у покойной тетушки существовала платная договоренность, что без присмотра дом бывшей подружки она не оставит. Через каких-нибудь двадцать лет племянница Катерина выйдет на пенсию и переедет в деревенское гнездышко. И соседка его без присмотра не оставила. Сдавала на лето дачникам, зимой протапливала, а на новогодние каникулы поселила в нем свою дочь Настю, временно сбежавшую от гражданского мужа в поисках спокойной жизни. Даже не поленилась прозвониться Кэтьке и уточнить, не входит ли в ее планы сойти с ума и прикатить на праздники в деревню. Но об этом Кэтька вспомнила только переступив порог избы соседки с намерением получить ключи от дома тетушки.

Анастасия, организовав от скуки в Кэтькином доме миниатюрную гончарную мастерскую, творила, что хотела, но мы застали ее на стадии последнего этапа ликвидации предприятия — заметании веником следов его пребывания. Очень торопливо, а потому неаккуратно она стала запихивать в сумку свои малочисленные шмотки. С нашим неожиданным появлением женщина, как мне показалось, испугалась. Кэтькино равнодушное приветствие и комплимент, что за пятнадцать лет она ничуть не изменилась, приняла со смущением, хотя выглядела потрясающе молодой и хорошенькой. Ничуть не уступала своей дорогущей шубке из меха шиншиллы, которую поторопилась натянуть, не считаясь с незавершенностью сборов. Длинная, до пят, с широкими рукавами и объемным воротником-шалькой шуба явно тормозила процесс. Без конца извиняясь, Настя спешно закончила наводить в избе порядок и, ссылаясь на необходимость срочного отъезда, отправилась к родительнице, роняя по дороге свои вещи. На прощанье подарила нам собственные поделки — глиняные кувшины красоты необыкновенной. Они были невероятно тяжелые, так как их украшали глиняные же цветы. По словам Насти, она никогда не повторяла рисунок. Сразу же после восторженных отзывов мы с превеликой осторожностью уложили подарки в сумки, предупреждая друг друга, что главное — не повредить мои ромашки с васильками и Наташкины васильки с пшеничными колосьями. Катерина по этому поводу не волновалась. Чего уж там, если личная жизнь рушится. Правда, позднее нашла силы порадоваться за сорокалетнюю Настю, возраст которой подсчитала с трудом: наконец-то она образумилась. Тетушка Кэтьки считала соседскую дочь особой набалованной, безалаберной, способной выживать только на чьей-нибудь шее. В двадцать пять лет девица сорвалась в Саратов следом за каким-то заезжим шалопаем и с тех пор кочевала по разным городам в попытках устроить свою личную жизнь.

Уже через час жизнь показалась сносной, а чуть позднее, после обеда, близкой к совершенству. И вдруг разом обернулась кошмаром. Во-первых, заявился, надо полагать, законный муж Насти, с порога потребовал ее выдачи. И обязательно вместе с шубой. Заверения в том, что женщина сразу же после нашего появления, сверкнув дорогим мехом, вернулась в дом матери, были оставлены без внимания. Он стоял на своем: соседи сказали — мать, точно, прячет ее здесь. Видели упакованную в кроличью шубу бабу в вечер ее приезда, а потом тетка Зоя без конца таскала разносолы в избу покойной Кутепихи. Для чужого человека так стараться не будет. Покинутый муж повторял — беглянка обязана вернуться и вернуть то, что у него украла. Это дело чести дагестанца. Перед родными и друзьями стыдно. У него только два пути. Либо немедленно развестись, либо доставить ее домой, делая вид, что ничего не произошло — все по плану. Второй вариант предпочтительнее, ибо он сгорает от одиночества и желает вновь обрести прежнюю спокойную для него жизнь. Готов идти на некоторые уступки.

Горячий дагестанец перевернул вверх дном все, что можно было перевернуть. Пытался отыскать любимую даже в топящейся печке и, вывозившись в саже, стал похож на лысого черта. Я едва успела подхватить летевшую в направлении окна штуку, именуемую, как догадалась, ухватом. Ревнивец был готов вышвырнуть вещи и из принадлежащих нам сумок, но Наташка вовремя вспомнила о чувстве нашего достоинства, как я подозреваю, имея в виду кувшины. Она сделала вид, что прозвонилась в милицию, не своим голосом заорала: «В Сидоровке совершен разбойный налет на беззащитных женщин!» При этом я весьма основательно шарахнула недобра молодца по спине ухватом. Уж очень испугал вопль подруги о нашей беззащитности. Озадаченный ощущениями от полученного удара муж Анастасии на какое-то время задумался, скосив карие очи на киот. Затем встряхнулся и, резко осудив мое поведение на своем языке, помахал кулаками в воздухе, сплюнул на пол и выскочил вон.

Около часа мы наводили порядок и закончили с этим в начале четвертого, полные надежд на спокойные вечерние посиделки. А ровно в половине четвертого в дом вкатился клубок из двух мужиков, от души колошмативших друг друга. Несмотря на их тесное сотрудничество в этом деле, препятствующее детальному изучению личностей дерущихся, нам удалось их идентифицировать. Одним бесспорно был дагестанец. Большая залысина — главная его примета. Вторым, как догадались, являлся Кэтькин стоматолог, хотя она никак не могла выговорить до конца его имя. Вполне понятно: не верила своим глазам. Да и разум отказывался воспринимать тот факт, что лайнер, проболтавшись в воздушном океане почти сутки, совершил вынужденную (по убедительной просьбе стоматолога) посадку в деревне Сидоровке. На худой конец, Тимура могли просто выкинуть с парашютом. Вот только погода за окном была явно нелетная. Разыгравшаяся метель, швырялась в окна пригоршнями снега, ветер надсадно выл на разные голоса, тщетно пытаясь превзойти вопли дерущихся. Двоеборцы истошно орали, требуя друг от друга ответа, на каком основании каждый из них заявился к его жене. Оперативного простора для разборки не хватало. Мы старались им не мешать — вжались в угол.