уже почти тридцать лет совместной жизни, но до сих пор жена оставалась загадкой для Сергея, он никогда не мог предугадать ее поступков. Словно две личности, два начала жили в ней. Как-то всё непонятно происходило в ее душе.

В сентябре у них планировался отпуск, и Сергей предлагал слетать в Испанию. Казалось бы, чего желать лучшего. Он уже разведал отличный отель на берегу Средиземного моря. Пальмы и золотистый пляж в Андалузии, можно взять напрокат машину и объехать Испанию, увидеть Барселону и Севилью. А Светлана терзалась сомнениями: там всё незнакомое, непривычное. Оказаться в чужой стране, где все говорят на непонятном языке… Ничего страшного, успокаивал ее Сергей, он уже бывал в Испании, знает немного испанский язык, он всё устроит в лучшем виде… И Света неохотно согласилась. Две недели они строили планы, обсуждали подробности. Настал день, когда нужно было покупать билеты, и в этот самый день у Светланы вдруг испортилось настроение: она не хочет в Испанию, что она там не видела, лучше полетим в Турцию… И всё начинается сначала.

А может быть, это был комплекс бывшей первой красавицы и комплекс всей ее предыдущей изломанной жизни?

Она действительно была первой красавицей в своем родном городке. Черные, слегка раскосые глаза, как на иконе греческого письма. И отличницей. Мама Клавдия Петровна была завучем в средней школе, строгим и бескомпромиссным, секретарем школьного партийного бюро, да еще вела химию в старших классах. Попробуй не быть первой ученицей! А училась Света на пятерки ради папы. Папа Сергей Адрианович был скромным бухгалтером на местном заводе. И болел сердцем. Вернулся больным с войны. Фронтовики не любят рассказывать о пережитом. В этой бесконечно долгой войне были сырые, стылые окопы, негде согреться, холод и голод в солдатской шинелишке, подбитой ветром. Лежал он в госпитале с ревматизмом, полгода не дослужил до конца войны, был комиссован.

Свете было бесконечно жаль папу долгими вечерами, когда он считал минуты и постоянно выглядывал в окно. А Клавы всё не было. Наверное, опять совещание с педагогами или партийное бюро. А может быть, ее опять задержал директор школы Муханов. Сергей Адрианович знал, что директор неровно дышит в сторону Клавы, он гнал от себя ревнивые мысли, но слабое сердце прихватывало, и Света бросалась к столу, где лежали папины таблетки, несла ему стакан воды. В эти минуты она ненавидела свою мать. Ну за что она подвергала страданиям такого ранимого, такого любимого папу? Папа смотрел на нее печальными глазами в глубоко запавших глазницах.

— Ну все, доченька, мне полегчало. Ты не огорчайся. Ты только учись получше. В этом году окончишь школу с медалью, и вместе поедем поступать в университет.

Светлана окончила десятый класс, конечно, с медалью, только поехала она в столицу одна, без папы, у него опять прихватило сердце, положили в местную больницу. Поступила на химический факультет без экзаменов и была на своем курсе звездой — первой красавицей и первой студенткой. Не было отбоя от ухажеров.

А потом в жизни Светланы случился обвал. Внезапно умер папа.

Шел с работы, почувствовал себя плохо, присел на лавочку у дома, да так и остался там. А меньше чем через год умерла мама. У энергич ной, здоровой, красивой, еще молодой женщины после смерти мужа вдруг пропала опора в ее суматошной жизни и вместе с ней — желание жить. За полгода она исхудала до невесомости, пожелтела, и врачи местной больницы сбились с ног, пытаясь понять, что происходит с Клавдией Петровной. Она угасла, как свечка, без жалоб и стонов.

Светлана долго стояла в отупении у холмика рыжей глины с двумя родными именами на кресте и пыталась понять, что и почему случилось в ее жизни. Совсем недавно всё было ясно и четко: она оканчивает университет, потом здесь, в столице, устраивает папу в лучшую кардиоклинику — сейчас врачи научились делать чудеса, и они, конечно, вылечат папу. Саму Свету как лучшего выпускника принимают научным работником в исследовательский институт, она работает в светлой лаборатории с чудесными, сложными приборами, делает открытие в химической науке. Как Менделеев или как Зинин. Дальше всё было в тумане, но в ярком, блистающем тумане. И вот — страшный удар обрушился на ее голову. Она осталась одна в этом жестоком, несправедливом мире. Есть, конечно, бабушка Мария, добрая, но бестолковая, неграмотная бабушка, она давно теребит ее за рукав:

— Та пiшлы до дому, Света, слезмi горю не допоможить…

Светлана вернулась в столицу, продолжала ходить на лекции, но что-то надломилось в ней. Временами, сидя в аудитории, она вдруг словно просыпалась от тяжелого сна и не могла понять, что делает в этом огромном зале и зачем она здесь. Оказывается, преподаватель вызывал ее для ответа на какой-то вопрос. Ей понимающе ставили зачеты и отметки. Девочка перенесла такое горе!

Чтобы отбиться от бесчисленных поклонников, и назло им, она неожиданно и скоропостижно выскочила замуж за веселого и случайного парня с соседнего юридического факультета. Родился сын, горластый галчонок Пашка. Как только Пашка немного оперился, Света сплавила его к бабушке Марии — там свежий воздух, да и бабушке теперь есть чем заняться. Свете нужно было оканчивать учебу. Потом был выпуск из университета, конечно, без красного диплома, и распределение в промышленный городок, на химзавод. Случайный муж получил распределение в тот же районный центр. Дома, слава богу, бывал редко, мотался по командировкам, ловил преступников и взяточников на просторах обширного и диковатого сельского района. Дома в однокомнатной квартире была зеленая тоска, и Светлана увлеклась работой.

Завод был послевоенный, вывезенный из Германии по репарации. Вывозили второпях, свалили всё в кучу в поле, огородили колючей проволокой, и три года Ленинградский ГИПРОХим — проектный институт на Неве — разбирался в этом ворохе. Часть технической документации на химические процессы была утеряна, и ленинградцам пришлось доходить до всего своим умом. Завод построили на берегу водохранилища в пятидесятые годы и потом достраивали, исправляли, латали прорехи, но так и не сумели восстановить тонкую немецкую химическую технологию. Не получается у нас, советских людей, работать так, как работают немцы. У них же железная дисциплина и порядок, точность и в дозировке, и в температуре реакции.

Стимулятором и катализатором реакции главного производственного процесса на заводе была ртуть, это знали ленинградские химики, но сколько ни бились они в своей лаборатории и в лаборатории завода, нужного качества полимера добиться не сумели. Ленинградцы уехали, и за дело взялись заводские умельцы. Группа товарищей, конечно, во главе с тогдашним главным инженером