«Мне определенно нужно почаще гулять и общаться с людьми», — решила она, пытаясь успокоиться. Ведь после смерти отца она практически не выходила из дому, если не считать короткую поездку в Нью-Йорк, чтобы поддержать лучшую подругу Маки, когда той пришлось распродавать материнское наследство. Ей определенно пора что-то менять в своей жизни.

Но как бы там ни было, Маркус Прайс явно не для нее.

— Что же касается коллекции Каллена… — начал Маркус, отпивая кофе.

Я не собираюсь ее продавать, и мне больше нечего вам сказать.

Эйвери уже начинала терять терпение, ведь никто даже толком не мог понять, почему она так упрямо отказывалась продавать картины, собирающие пыль в ее особняке в Лос-Анджелесе. Пусть где-то в глубине души она и понимала — ей нужно с ними что-нибудь сделать, например выставить в музее или галерее, чтобы ими могли наслаждаться люди, разбирающиеся в искусстве куда лучше ее. Но она просто еще быта не готова расстаться с ними. Отец всю жизнь собирал работы импрессионистов, и Эйвери с самого детства привыкла видеть его радость и удовлетворение, когда ему удавалось заполучить очередное полотно.

Форрест Каллен так искренне и нежно любил каждую свою картину, что Эйвери иногда даже им завидовала. Нет, она, конечно, знала, что на свой манер отец очень любит и ее, но даже после смерти матери, а ей тогда было всего пять лет, они с отцом никогда не были близки. И Эйвери всегда чувствовала, что у отца было лишь две великие любви в жизни — его жена и его коллекция. И теперь она просто не могла взять и продать единственную связывающую ее с отцом ниточку, ведь она всегда его чуть ли не боготворила. Только эта коллекция и сад в лондонском особняке помогали ей почувствовать себя хоть чуточку ближе к нему и ослабляли боль от потери.

Но тут Маркус резко оторвал ее от воспоминаний о прошлом и вернул к реальности.

— Уверен, вы хорошо понимаете, сколько эта коллекция может вам принести, если найти подходящих покупателей.

— Оглянитесь вокруг, Маркус, — насмешливо улыбнулась Эйвери, — с деньгами у меня пока что все в порядке, и пара долларов мне погоды не сделает.

— Ладно, тогда как насчет того, что эти картины заслуживают оказаться в руках тех, кто действительно может оценить их по достоинству?

Эйвери замерла на месте. Неужели Дэвид ему сказал, что большая часть картин ей даже не нравится? Нет, даже он бы на такое не пошел.

— Вы хотите сказать, что я не могу оценить коллекцию моего отца? Вам это не кажется немного самонадеянным?

В ответ Маркус прищурился и пристально на нее посмотрел. И под этим взглядом Эйвери неудержимо захотелось привести себя в порядок или хотя бы поправить непослушные светлые кудряшки, выбившиеся из хвоста и щекочущие ей щеки под дуновением ласкового летнего ветерка.

Я не сомневаюсь, у вас есть какие-то причины не продавать эту коллекцию, но я так же уверен и в том, что вас можно переубедить, назвав подходящую цену.

От такой наглости Эйвери даже рассмеялась:

— Меня не нужно переубеждать, мистер Прайс. — Эйвери специально выбрала более формальное обращение. — А теперь, если вы уже допили кофе, я попрошу миссис Джексон проводить вас.

— А вы вернетесь к вашей картине? — поинтересовался Маркус, даже и не пытаясь подняться.

— Если вы не поняли, я только что попросила вас уйти, мистер Прайс.

— Маркус. Да, вы попросили, причем очень любезно, но, — он подался вперед и провел пальцем по ее заляпанному краской указательному пальцу, — отчего-то мне очень хочется продолжить разговор об искусстве во всех его формах, причем именно с вами.

От этого легчайшего прикосновения у нее перехватило дыхание, а по коже побежали мурашки. И если бы они встретились в другое время и в другом месте, то она не удержалась и подалась бы ему навстречу, чтобы проверить, так ли он убедителен, как и его слова.

Но, к счастью, рядом с ними запела какая-то птичка, и наваждение прошло. Эйвери никогда не гналась за мимолетными наслаждениями, так что Маркусу Прайсу нечего ей предложить. Жизнь, а точнее она сама, стоят куда большего. Эйвери смерила его взглядом, а потом высвободила руку.

— Сожалею, но не могу ответить вам тем же.

— Да ладно тебе. Готов поспорить, ты даже сейчас думаешь, почему у тебя ничего не выходит на холсте.

Похоже, он решил бросить ей вызов.

— Не выходит?

— Ну, я как бы считаюсь общепризнанным экспертом в этой области.

— Возможно, когда речь заходит о торгах.

— Когда речь заходит о том, что стоит выставлять на торги, — невозмутимо поправил Маркус, но в его голосе теперь слышался металл, так что, похоже, ей все-таки удалось задеть его за живое.

— Ну так и почему же у меня ничего не выходит? — спросила Эйвери, принимая вызов, хотя она и ни на секунду не подумала, что он сможет дать ей хоть сколько-нибудь годный совет.

— Потому что ты неверно передаешь свет.

— Свет?

— Пойдем, я тебе покажу.

И не успела Эйвери ничего ответить, как Маркус уже поднялся и взял ее за руку. И ощутив это легкое, но вместе с тем и весьма крепкое прикосновение теплых пальцев, Эйвери почувствовала себя весьма странно. И, не найдя в себе сил сопротивляться, послушно пошла за ним обратно к мольберту с незаконченной работой.

— Или, точнее говоря, ты просто забыла передать свет, — поправил себя Маркус, указывая на сочные краски осенней зелени на ее полотне. — Видишь? Вот здесь и здесь. Где свет, где солнце, где теплота? Где у тебя источник света?

Эйвери сразу же поняла, о чем он говорит, и, смешав краски и взяв чистую кисть, добавила несколько мазков.

— Вот так? — спросила она, отходя на шаг назад.

— Именно. Сразу видно, ты знаешь, что делаешь. И как только ты это упустила?

— Думаю, в моей жизни в последнее время вообще не хватает света, — бездумно признала Эйвери. И я уже перестала искать его.

Наблюдая за ней, Маркус просто не мог не заметить окружавшую ее стену горя, но, заметив, решил не обращать на нее внимания и при необходимости разобраться с этим позже. Ведь сейчас ему просто нельзя упускать возможность продолжить наступление, раз уж все-таки удалось добраться до Эйвери Каллен, избежав чересчур близкого знакомства с ее отлично вышколенными сторожевыми собаками. Маркус уже так близко подобрался к своей заветной цели, что чувствовал, как у него все сжимается внутри. Ведь если он только сможет заполучить коллекцию Каллена, то обязательно станет одним из совладельцев аукциона «Ваверли», а значит, сделает огромный шаг к тому, чтобы вернуть то, что по праву принадлежит его семье.

— Всегда непросто терять близких, — с ноткой сочувствия заметил Маркус.

Эйвери коротко кивнула и отвернулась, чтобы добавить пару мазков, но он все равно успел заметить слезы в огромных голубых глазах. Как нехорошо! Настоящий джентльмен никогда бы не стал напоминать даме о ее горе, вот только он-то не джентльмен, особенно если говорить о происхождении. И пусть Маркус даже и понимал, что по-хорошему ему сейчас нужно было сделать, но он так близко подошел к своей цели, что уже практически чувствовал вкус победы.