Карпер снова вернулся к досье Стэнвуда, и очень скоро у негосозрело решение. С утра он позвонит молодому Харви Стэнвуду и пригласит его наленч.

В небольшом фермерском домике, в восьми минутах от Петри,лежал без сна Хью Сондерс.

Легкий ночной ветерок шевелил оконные занавески. Он доносилдо Сондерса аромат эвкалипта и цветущих апельсиновых деревьев — настоящий запахместности. Ранчо Сондерса представляло собой небольшой участок плодороднойземли — тщательно возделанной, орошенной, содержащейся в образцовом порядке. Ана холме, в сотне ярдов от окна спальни Сондерса, казалось, упиралась в ночноенебо нефтяная вышка… По решению суда Прессман получил право поставить ее на этомместе.

Сондерс стиснул тяжелые кулаки. Ах, если б он мог добратьсядо глотки Прессмана… Но спокойно, спокойно! Такие мысли не доведут до добра.

Сондерс повернулся на другой бок, так чтобы не видеть окна ив нем силуэта ненавистной нефтяной вышки. По его телу разливалась приятнаяусталость после целого дня тяжелой работы на своей земле. И ведь всего-тотолько последние два месяца ему стало трудно засыпать. И вот сейчас: прошел ужечас, если не больше, как он лег, а сна все не было. Он приподнялся на локте ивзглянул на светящийся циферблат часов, лежавших на тумбочке рядом скроватью, — одиннадцать с четвертью.

В своем офисе, за столом, покрытым зеленым плексигласом,сидел Эверетт Тру, редактор и издатель “Петри геральд”. Лежавшие перед нимкипой листочки телеграмм со всей страны позволяли ему быть в курсе всехсобытий… На их основе писались заметки, а Эверетт должен был придумывать к нимброские заголовки. Основной темой сообщений были, конечно, военные события.

Но основной новостью к этому дню, которая интересовала всехбез исключения жителей Петри, было заседание окружного суда, состоявшеесявечером этого же дня, подтвердившее решение, принятое Верховным судом округаСанта-Дельбарра. Оно касалось вопроса о старой нефтяной скважине.

По решению суда прежние владельцы нефтяной скважины получилиправо, независимо от желания теперешнего хозяина фермерского участка,разрабатывать нефтяную скважину, строить нужные им дороги, ставить буровыевышки, лампы, очистительные установки, прокладывать трубы — даже если для этогопридется сносить жилые постройки самого фермера.

Эта старая, заброшенная шахта, о которой годами невспоминали, в настоящее время была кошмаром для всего города. Много лет никтоне заботился о том, кому же она принадлежит. Только однажды какой-то мелкийчиновник упомянул о “правах” на нее в своем докладе.

А теперь вдруг о ней как о своей собственности заявилчеловек, чье имя много значило в деловых кругах, — сам Ральф Дж. Прессманиз Лос-Анджелеса… Как ни странно, достать его фотографии оказалось весьмасложно. Он никогда не любил позировать перед камерой. Даже коллеги изЛос-Анджелеса не смогли помочь редактору.

Еще три-четыре месяца назад фермеры бы смогли за безделицувыкупить права на эту старую скважину… Странно, что им даже в голову не пришлосделать это. Все эти годы они практически сидели на пороховой бочке, и вотнаконец появился Прессман и взорвал ее. Теперь фермеры объединились в нечтовроде профсоюза. Эта мысль пришла им в голову после решения Верховного судаокруга, когда Прессман поставил свою буровую вышку на земле Сондерса.

Нет, так дело не пойдет, надо делать выпуск. Иногда длягазеты не хватало интересных новостей и главному редактору приходилосьбуквально из пальца высасывать заголовки. А теперь событий столько, что подиумести их в один выпуск. А Эверетту еще надо было написать передовицу — нет, недля завтрашнего номера. Хорошо бы ее сначала дать просмотреть юристу… Нонаписать ее следует сегодня.

Тру придвинул поближе боковой столик со стоявшей на немпишущей машинкой. Вставил в нее листок бумаги и напечатал большими буквамизаголовок: “Не легальный ли это шантаж?” По давней привычке он механическибросил взгляд на часы, чтобы потом знать, сколько займет у него статья.

Было четверть двенадцатого.

Софи Прессман, которая была почти на двадцать лет моложемужа, взбежала по парадной лестнице к дверям шикарного особняка Прессманов иповернула ключ в замке. У нее было превосходное настроение. Неизвестно по какойпричине в ее голове промелькнула мысль: “Многие женщины предпочитают, когда уних есть возможность, выбрать что-то одно из двух. Мне этого не нужно”.

Она рассмеялась, машинально взглянула на запястье, гдесверкали изящные часики, чтобы, если понадобится, рассказать убедительнуюисторию о том, где она пропадала так долго.

Было еще не поздно. Всего четверть двенадцатого.

В то время, как она вставляла ключ в замочную скважину, ейпослышался звук заводимого двигателя, как будто стоявшая неподалеку у тротуарамашина собиралась тронуться с места.

Она заметила, как вспыхнули фары, услышала шум работающегомотора и посмотрела вслед уехавшей машине.

Ее чудесное настроение внезапно улетучилось, ноги задрожали,а сердце, казалось, ухнуло куда-то вниз от пришедшей ей в голову ужаснойдогадки. Мысли закружились у нее в голове, а перед глазами замелькали темелкие, незначительные эпизоды, которые она, хоть и замечала, но не придавалаим никакого значения: сидевший за соседним столиком и время от временипоглядывавший на нее одинокий мужчина; машина, которая чуть не задела еебампером; тот человек в сером пальто…

Она внезапно похолодела. Повернувшись лицом к дому и крутядрожащими, непослушными пальцами ключ, она тщетно пыталась отпереть дверь.

Харви Л. Стэнвуд, широкоплечий, с тонкой талией,темноволосый мужчина, выглядел очень эффектно в вечернем костюме. Ева Реймонд,с гордостью бросив на него восхищенный взгляд, решила, что он ничем не уступаеттем киногероям, которые так часто мелькали на экране телевизора, заставляясильнее биться ее сердце.

Было и еще нечто такое, что влекло ее к Стэнвуду. Атмосферауспеха — аура романтики — окутывала его, а это приятно щекотало чувства Евы.

У Харви Стэнвуда было слабое зрение, что в свое время спаслоего от призыва в армию, но тем не менее его глаза отлично видели все, что нужнобыло видеть. Как бухгалтер и правая рука Ральфа Дж. Прессмана, он имел доступ кдокументам и цифрам, которые, может быть, ничего и не сказали бы несведущему вфинансовом отношении человеку, но для светлой головы Стэнвуда они означалимногое… И Стэнвуд пользовался своими знаниями, это был его капитал. Он отдавалсебе отчет в том, что происходит вокруг него.

Стэнвуд протянул руку к столику и взял еще кусочек кекса.

Еву никто бы не назвал дурочкой, и, в первую очередь, онасама считала себя неглупой женщиной. Свое место в жизни она нашла еще когда ейне было семнадцати. Она любила успех, яркие огни, она любила жить инаслаждаться жизнью. Сама мысль о рутинной работе где-нибудь в скучной контореприводила ее в ужас. Еще больший ужас вызывала у нее перспектива скучной,повседневной домашней работы, хлопот с мужем и детьми. Ей хотелось активнойжизни — и она ее получила.