– Я не знаю, чем помочь, но буду плакать вместе с тобой.

– Спасибо, – уже теряя голос, пропищала Эмма. – Спасибо тебе.

Мэйлин обхватила ее еще крепче, укачивая как ребенка и нашептывая что-то на своем непонятном родном языке.

Завтра нужно вставать, идти на работу, где весь день предстоит заворачивать и клеить коробки для флаконов с туалетной водой. Завтра нужно общаться с другими девушками из дома, болтать в общей гостиной о пустяках и договариваться насчет кафе для обеденного перерыва. Завтра нужно подняться и забыть, собраться и стиснуть зубы. Но сегодня Эмма хотела дать свободу своей боли и позволить ей пролиться слезами.

На выходные нужно было ехать к матери. Эмма не хотела сейчас этого делать, но выбора не оставалось. Теперь, когда она уже успела позвонить и по глупости все рассказать заранее, шмыгая как дурочка в телефонную трубку, ей особенно не хотелось садиться в автобус и платить за билет до родного города. Идиллически зеленые поля мелькали за окном автобуса, изредка сменяясь рощицами и одинокими фермами, а она сидела у стекла и глядела на все это великолепие невидящими глазами. Только бы не слышать, как пронзительно плачет маленькая девочка с одного из задних сидений.

Родная улица встретила ее идеально вычищенными тротуарами, кленовыми вставками, низкими заборами и до тошноты правильно расчерченными газонами. Мечта, а не улица.

– Детка, ты уже приехала, – лучезарно улыбаясь, пропела Эмили, открывая дверь своей единственной дочери.

– Да, мама, я уже здесь.

– Как у тебя дела? Как доехала?

Какие предсказуемые и глупые вопросы. Эмили обладала странным даром вести раздражающую беседу и при этом держать себя так, словно все только этого и должны от нее ожидать.

– Все отлично.

Ни слова о том, что случилось три дня назад. Ни одного намека на этот «неприятный случай». Эмили была убеждена в том, что рожать детей после такой войны – просто безрассудная роскошь. Если в мире случаются такие катаклизмы, о какой семье может идти речь? Что за безответственность – заводить потомство, мечтать о малышах и еще грустить от того, что у тебя никогда ничего подобного не будет. Эмма настраивала себя два дня, прежде чем отправиться домой – она уговаривала себя не заикаться о своем бесплодии и послушно делать счастливый вид. Грустное лицо могло натолкнуть Эмили на нотации и нравоучения, а слушать очередные проповеди на тему демографической ситуации ей хотелось меньше всего.

Но, как видно, все старания пошли прахом – за чаем Эмили завела разговор о том, что Эмма хотела пропустить мимо этих выходных.

– Детка, не нужно думать, будто мне все равно. Я о том, что ты не сможешь иметь детей. Я имею в виду, мне действительно очень жаль, что с тобой так все получилось, но ведь это еще не повод для того чтобы вешать нос, дорогая. В жизни еще очень много других интересов, ты можешь посвятить свое время более полезным вещам. В конце концов, посмотри, что сейчас происходит в мире! Атомная бомба убила сотни тысяч людей за один день. Подумать только – целый город может взлететь на воздух без предупреждения. Как же страшно рожать детей в таком мире. Так что, может, это и к лучшему?

Эмма кивнула, стараясь сделать так, чтобы ее лицо не слишком сильно выдавало всех вспыхнувших внутри эмоций.

– Да, мама, я все понимаю.

– Судя по твоей кислой мине, ты говоришь это просто для того чтобы успокоить меня. Кстати, как твой Мартин воспринял эти новости? Ты ему сказала?

– Да, я все ему сказала. Он еще держится, но это ненадолго.

«А теперь она скажет, что мужчина мне ни к чему. Я же теперь просто манекен, чертова кукла, от которой нет никакого толку».

– Вот увидишь, он еще пожалеет, – честно стараясь проявлять солидарность, принялась успокаивать ее Эмили. – К тому же, зачем тебе сейчас замуж? У тебя еще столько всего интересного впереди!

Пришлось опять послушно кивнуть. Она и не заметила, что устало прикрыла глаза, и это неосознанное движение заставило Эмили возобновить увещевания с новой силой.

– Ты что же это – не согласна со мной? Ты просто еще слишком молода. Вот поживешь с мое, и все тебе станет ясно. Ну что хорошего я видела от замужества? Родила тебя, уселась дома. Я ни о чем не жалею, нет, но я не хочу тебе такой жизни.

– Я не делаю из этого трагедию, и мне действительно все равно, что будет с Мартином, – выдавая свою досаду, вздохнула Эмма. – Просто сейчас я не хочу об этом говорить.

– Ну, конечно, тебе просто некогда говорить с матерью. У тебя наверняка полно подруг на этой твоей работе или там, где ты живешь, – не теряя времени даром, обиделась Эмили.

– Нет у меня никаких таких подруг, – поправляя белокурые локоны, еще более тяжело вздохнула Эмма. – Я просто хочу забыть об этом хотя бы на выходные. Сейчас я дома, торопиться некуда, беспокоиться не о чем, почему бы мне просто не отдохнуть?

– Какая ты счастливая – можешь позволить себе выходной. Вот Инесс, дочь моей подруги, никак не может отдохнуть – устроилась на работу к одной семье, так теперь они зовут ее к себе и днем и ночью.

– И что же она делает? – вяло поинтересовалась Эмма, питая робкую надежду на то, что разговор можно увести в другую сторону.

– Нанимали ее как домработницу, но в итоге получается, что ей приходится смотреть и за детьми. Там какие-то проблемы, я не совсем поняла, с чем они связаны, но ей с ними нелегко.

И Эмили начала распространяться о том, как бедняжка Инесс встает утром в шесть часов и мчится на работу, а потом приходит домой лишь к пяти часам, после чего не может даже нормально поспасть, ибо хозяйка имеет привычку звонить в любое время дня или ночи, дабы вызвать мученицу-горничную к себе.

– Кстати, они живут на нашей улице, – сообщила она, отпивая чай из своей кружки. – Может быть, ты их даже увидишь.

Эмма просто кивала, не понимая, почему она должна обращать внимание на тех, кто не имеет к ней совершенно никакого отношения. Казалось, что Эмили все устраивало – она продолжала говорить, превознося терпение и трудолюбие Инесс, что уже начинало действительно сильно надоедать.

Слушать о чужих проблемах и жалеть других людей Эмма не хотела. Поэтому, едва в речи матери наступил перерыв, она взяла свою кружку и торопливо откланялась, притворившись, что у нее болит голова.

Весь смысл поездок домой сводился к вечернему просмотру телепередач, в которых странного вида люди рассказывали о своих проблемах, вновь и вновь вызывая у Эмили приступы жалости и сострадания. Вечером Эмма сидела в кресле, глядя в покатый телеэкран, облаченный в деревянную рамку и возведенный на пьедестал из новенькой тумбочки.

Скорее бы прошла суббота, пережить бы эту ночь, а потом дотерпеть до послеобеденного автобуса и уехать туда, где никто не задает вопросов.

Ночью раздался телефонный звонок, и Эмма перекатилась на спину, комкая тонкую ночную сорочку. Что за дом? Даже ночью нельзя отдохнуть как следует. Она не прислушивалась к разговору – в этом просто не было смысла, поскольку телефон стоял в конце коридора, и приглушенный голос Эмили не мог проникнуть через плотно закрытую дверь. Эмма просто ждала, когда сердце замедлит удары, и ей снова удастся уснуть.