Он сжал кулаки, услышав шаги бегущего за ним Мурены эхом  отражавшихся от высокого потолка. Награда за его героический поступок должна была стать самым гордым моментом его солдатской жизни. Вместо этого теперь он сожалел о том дне, когда помог возглавить карательную экспедицию против повстанческого поселения на северном берегу Рейна.  Его безрассудная храбрость  не принесла  ему ничего, кроме неприятностей, с тех пор как он был вызван в Рим для получения медали с перспективой повышения до центуриона. Вместо того, чтобы отправить его обратно на границу, его заставили прислуживать  этим двум греческим вольноотпущенникам, пользовавшимся доверием Императора.

- Если бы этот дурак Бритомарис  ранил Паво  и сумел отравить его!  - сказал Мурена, догнав Макрона.  Он в отчаянии воздел руки к небу.  -  Но он потерпел неудачу.  Паво  выжил. Теперь, к сожалению, ты должен остаться здесь и помочь мне исправить эту досадную проблему.

- Попроси еще кого-нибудь проделать вашу грязную работу.  Она не по мне.

Мурена приподнял кустистую бровь: -  А как насчет повышения до центуриона?

Макрон пожал плечами:  -  Я лучше буду  оптионом на Рейне, чем центурионом в Риме.

- Императоры приходят и уходят, - сказал вольноотпущенник. - Солдаты тоже. Даже такие люди, как Паллас и я, должны уйти когда-нибудь. Но Рим вечен. Он здесь навсегда.

- О, забери вас всех химеры … - устало прорычал  Макрон.  -  Избавь  меня от патриотизма.  Ты на своей должности  ради власти и денег.  Даже не пытайся притворяться.

Мурена выпятил свою худую грудь. - Что бы ты ни думал, долг каждого человека - служить Риму как можно лучше. Ты можешь не согласиться, но каждое решение, которое мы с Палласом принимаем, направлено на общее благо.

- А как же, Паво?

- Что насчет него?

- Вряд ли он виноват, что отца осудили как предателя.

- Тит совершил непростительное нарушение веры, когда попытался ввергнуть Рим к ужасным дням республики.  Паво  должен заплатить за преступления своего отца. Быть снисходительным к нему, значит, побудить  других бросить вызов авторитету Императора. Мы с Палласом сделали все возможное, чтобы новый Император не повторил тех же ошибок, что и его несчастный племянник Калигула. Это включает в себя искоренение врагов императорского дворца и их наказание.  Каждый лишний день, когда бьется сердце Паво, оскорбляет Императора и вселяет надежду в тех, кто стремится свергнуть Клавдия.

- Но ты опозорил Тита и втоптал его имя в грязь, - сердито ответил Макрон. - Так или иначе, вы приговорили его сына к смерти. Будь я заговорщиком, я бы дважды подумал, прежде чем набрасываться на Клавдия.

- Это не так просто. Прежде чем стать предателем, Тит был героем легионов.  Его сын служил трибуном в Шестом Легионе и пользовался большим уважением среди легионеров. Отец и сын воспитывались в гордых военных традициях.  Клавдий, напротив, ни разу в жизни не держал в руках меч. Многим он покажется слабым по сравнению с ними.

Макрон ничего не сказал, но его мрачное выражение лица и сжатые челюсти говорили о многом

- Как я понимаю, тебе,  скажем так, немного жаль  этого Паво,  -  продолжал Мурена. -  Но я могу заверить тебя, что он будет должным образом вознагражден за свою победу над Бритомарисом.

- Как так?

- Его сын будет пощажен.

- О! Боги! Что бы вы сделали, если бы Паво проиграл?

- Естественно, сбросили бы  Аппия с Тарпейской скалы.

Макро вздрогнул.  Быть сброшенным с Тарпейской скалы было наказанием, которое традиционно применяли к  предателям.  Но стереть с лица земли всю семью -  это уже чересчур, подумал Макрон,  даже по жестоким стандартам Рима.   Он попытался скрыть свое беспокойство, но Мурена сразу это   заметил, и бросила на него пронзительный взгляд.  -  «Помощник имперского секретаря мало что упускает из виду, -  кисло подметил Макрон.  Его прищуренные глаза всегда были настороже, а уши улавливали самую незначительную деталь.

- Так что же теперь будет с Аппием?  - спросил Макрон.  -  Вы его освободите, я полагаю?

- Конечно, нет! - насмешливо сказала Мурена. -  Мальчика зовут  Валерий. Он останется во дворце и станет послушным слугой Императора.  Таким же, как должны были быть его отец и дед.  - Мурена на мгновение заколебался, затем продолжил  более обыденным тоном. - Послушай, Макрон,  Император хочет возвестить новый Золотой Век, как при Августе.  Но сначала мы должны искоренить наших врагов в Риме.

- При условии, что они еще остались,  -  сухо ответил Макрон.  -  Можно подумать, что ты их еще не всех извел.

Выражение боли скользнуло по лицу помощника:  -  Враги будут всегда.  Император - самый могущественный человек в мире, и множество людей жаждут пурпурной тоги и славы Рима. Людей,  движимых жадностью и богатством,  а не благополучием Империи.

- В отличие от тебя, я полагаю,  -  ответил Макрон

- Ты намекаешь, что мы с Палласом не заботимся всем сердцем  об интересах Императора.  Если это то, что ты подразумеваешь под тонкой иронией ,  оптион, я содрогаюсь при мысли о том, что ты считаешь грубостью.  Но ты ошибаешься.  Я, как и императорский секретарь, вольноотпущенник. Мы были рабами и теперь просто рады, что сбросили оковы рабства.  Не следует недооценивать нашу благодарность  Его Императорскому Величеству.   Настоящая угроза Риму  -  это молодой  Марк Паво.

- Паво?   -  Макронс  брызнул от смеха.  -  Какую, во имя Богов, он представляет угрозу?  Его же приговорили к  лудусу!

- Для толпы он герой, - нетерпеливо возразил Мурена. - Если ты не в курсе, режим Императора падет, если он не заручится поддержкой толпы. Не секрет, что любой прохожий на улице находит Клавдия холодным и отчужденным.  Теперь у них есть Паво,   и они будут  болеть за него. Его растущая популярность… опасна

- Сказки какие-то!   -  Макрон нахмурился.

Вольноотпущенник закатил глаза: -  Совсем не сказки. -  Встретившись с пустым взглядом оптиона,  Мурена попытался еще раз. -  Я имею в виду угрозы.  - Он вздохнул. - Я хочу сказать, что у толпы еще остались теплые воспоминания о Тиберии, а Тит был хорошо известен как правая рука Тиберия. Теперь у нас есть молодой  Паво, напоминающий людям имя Валериев.  Его популярность  -  это оскорбление и, что еще хуже, угроза Императору.

- Насколько я помню, это ты