— Где, где?

— Да вон! — я показал рукой.

Шишкин критически посмотрел на два кусочка металла, потом на меня, забрал их:

— Не надо было тебе их руками трогать! Позвал бы экспертов, меня…

Тётя Маша закончила давать показания, расписалась в протоколе, поднялась. Я направился к ней. Шишкин понес пули экспертам. Тело цыганенка уже загрузили в труповозку — «уазик-буханку» мрачного серого цвета с красными крестами по бортам.

— Всё, тёть Маш?

— Если бы всё, — мрачно отозвалась она. — Я сейчас с ними уеду. Ключи оставляю тебе. Мало ли что.

— Эх, — вздохнула она. — Надо было тебя у меня прописать!

— Это еще зачем? — удивился я.

— Увидишь! — мрачно хмыкнула она.

К подъезду, игнорируя газон и тротуары, подрулила серая «волга». Из неё, распахнув заднюю дверцу, вылез крупный холеный с обширной лысиной (как у вождя мирового пролетариата — ну, один-в-один!) мужик в сером костюме, брезгливо огляделся вокруг.

— Кто старший?

Шишкин вздохнул, незаметно сплюнул и направился к прибывшему:

— Капитан Шишкин, уголовный розыск!

— Следователь прокуратуры Ожогин Геннадий Степанович! — представился мужик в костюме и, в очередной раз брезгливо скорчив физиономию, поинтересовался. — Ну, и кто здесь убийца? Кого убили?

Он говорил, словно выплёвывая слова.

— Кого надо, того и убили, — не удержался и буркнул я.

Холёный услышал, повернулся ко мне, высокомерно улыбнулся и поинтересовался, глядя куда-то поверх моей головы:

— Надеюсь, убийца — не этот пацан? — и тут же пошутил. — Или жалко, что его тоже не убили?

Шишкин без тени улыбки ответил:

— Вот как раз стреляли в него.

Он положил мне руку на плечо.

— Стрелок — человек находился в республиканском розыске за разбой и причинение тяжких телесных повреждений. Полковник милиции в отставке Киселева Мария Гавриловна пресекла попытку убийства…

— Путем совершения убийства особо опасным способом, — оборвал его Ожогин. — Статья 102, пункт «д».

И скомандовал:

— Грузите бабу. Обыск у неё проводили?

— Не вижу целесообразности, — ответил помрачневший Шишкин. — Оружие, кстати, наградное. Она выдала его добровольно, включая патроны. Документ на владение наградным оружием тоже предоставила.

— Зря не видите, — сморщился, словно сожрал лимон, прокурорский следователь. — Выписывайте постановление. Я приму участие.

Он развернулся и направился к «волге».

— Гнусненький тип, — выдохнул Шишкин. — Подлый человечек. И он будет вести это дело. Пипец просто.

— Почему это? — удивился я.

— Потому что убийство, — пояснила из-за моей спины тётя Маша. — Дела по убийствам ведут следователи прокуратуры. Забери ключи, Антошка.

Она протянула мне связку ключей.

— Вень, — она обратилась к Шишкину. — Помоги ему прописаться у меня. Чтоб квартира не пропала. Лады?

Шишкин кивнул.

— Как это пропала? — удивился я.

— Если человек осуждается самым гуманным в мире советским судом на срок более года, он теряет право на жилплощадь, где ранее проживал, — скривилась тётя Маша. — Ладно, поехали уже!

Она пошла к «уазику».

— Тёть Маш! — крикнул я ей в спину. Она обернулась.

— Тёть Маш, я тебя обязательно вытащу! Обещаю!

Она улыбнулась мне и помахала рукой.

— Говорили, что этот поросёнок на обыске может руки греть, — задумчиво сказал Шишкин куда-то в сторону. — Я б на твоём месте сходил бы, посмотрел там… Если есть что-то ценное, лучше сразу забрать.

Я кивнул:

— Понял.

— Ишь ты, какой гадёныш, — вполголоса продолжил капитан. — «Шьёт» 102-ю пункт «д»! Красавец, мля… Да тут даже состава на 105-ю не наберешь!

— А что за 102-я пункт «д» и 105-я? — поинтересовался я.

— Статья 102-я пункт «д» — убийство, совершенное способом, опасным для жизни многих людей, — ответил Шишкин. — Она стреляла? Стреляла. Ты рядом стоял. Она тебя могла убить. Логика понятна? А 105-я — убийство, совершенное при превышении пределов необходимой обороны.

— Давай! — он сжал мне плечо. — Телефон мой знаешь, если что — звони.

Он нагнулся к моему уху:

— Завтра мы к ней придём в гости. Ты понял?

Я снова кивнул.

* * *

Я добежал до квартиры, схватил в прихожей первую попавшуюся под руки хозяйственную сумку и бросился к соседке.

Открыл дверь, разулся. Зажёг свет. У тёти Маши всегда были наглухо завешены шторы — что днём, что ночью. Зато в пятирожковой люстре в комнате были мощные 100-ваттные лампочки.

Я задумался. Что забрать? Какие ценности?

Подошел к письменному столу, открыл верхний ящик, посмотрел. Он был набит какими-то ручками, карандашами, резинками-стёрками, скрепками и прочей канцелярией.

Второй ящик почти доверху был наполнен бумагами: рукописными листочками, выдранными из тетрадей, листы с текстом. Отпечатанным на машинке, просто тетради, школьные тонкие, общие толстые. Я вытащил всё на пол, потом аккуратно сложил обратно. Рассматривать каждую бумагу у меня не было ни времени, ни желания.

Открыв третий ящик, я слегка оторопел. Там были награды, и их было довольно-таки много: ордена, медали, значки, красивые плотные корочки удостоверений. Все это находилось в простых белых, совсем не праздничных, не нарядных картонных коробочках. Я сложил всё это на дно сумки. Дальше, под наградами лежала пачка пожелтевших почетных грамот, перевязанная (я мысленно хихикнул) синей лентой, которой перевязывают свёртки из одеял с новорожденными. Её я тоже сунул в сумку.

Огляделся. Направился к секретеру. Ключ торчал в замочной скважине. Я повернул его, открыл. Внутри на двух полках стояли три разнокалиберных шкатулки, два бокала с всякой мелочевкой вроде простеньких алюминиевых значков и монеток. Я пригляделся — монетки явно оказались не советские, а иностранные. Вытащил наугад одну, посмотрел повнимательней — 10 стотинок, Болгария. Поодаль в глубине на полке лежало толстое портмоне. Я взял его в руки, развернул и обнаружил внутри сберкнижку, тоненькую пачку разномастных купюр. Не считая, закрыл портмоне и положил его в сумку. В одной шкатулке оказались украшения. Тоже в сумку. В шкатулке побольше — тоже украшения, только уже не бижутерия, а золотые — колечки, сережки, перстеньки, цепочки. Тоже спрятал в сумку. В самой большой шкатулке тётя Маша хранила документы: паспорт, пенсионное, военный билет, еще что-то там… Я рассматривать не стал. Всю шкатулку сунул в сумку.

В одежном и бельевом шкафах я ничего ценного или чего-то другого, важного, не обнаружил. Да и неприятно было копаться в женских блузках, юбках и штанах. Так, приподнял над полками стопки одежды,