сюда, рассчитывая на что-то подобное, — неожиданно понял Витте. — Подставились, чтобы ваши враги не удержались, и… Кто бы знал, что это случится так быстро и так масштабно.

Сам Витте собрался на восток, чтобы лично напомнить Куропаткину о тех обещаниях, что он давал перед отъездом. А то уж слишком воинственные новости летели с полей сражений, и тут как бы не дошло до действительно маленькой и победоносной войны… От последней мысли на лице Витте мелькнула улыбка. Это ведь он оплатил статью, где столь резкую фразу приписали Плеве, и как удачно вышло. Фраза ушла в народ, и теперь любые потери, даже в случае победы, будут бить по имиджу министра внутренних дел. А вот что было неудачно — эта атака уж слишком сильно развязала тому руки.

— По какой бы причине я сюда ни ехал, факт нападения это не изменит, — Плеве поджал губы. — Или вы хотите поспорить?

В столь проигрышных условиях? Витте покачал головой.

— Нет, я бы предпочел сразу договориться, что эту партию мы вам уступим. Полная свобода до завершения войны или… — он не договорил, но слова о любой крупной ошибке уже со стороны министра внутренних дел и так читались.

— Что хотите взамен? — Плеве был как всегда краток и циничен.

— Ничего, — Витте покачал головой. — Вы же знаете, в чем мы, несмотря на все отличия, с вами схожи. Мы, пусть и каждый по-своему, боремся за то, чтобы система сохранилась. Изменения или небольшие победы каждой из сторон ничего не значат…

Он не успел договорить, когда из фанзы на краю периметра оцепления выскочил нервный китаец. Безумие в глазах и сжатая в руках бомба не оставляли сомнений, что он задумал. Витте ждал помощи, но… Их солдаты слишком увлеклись попытками показать себя перед великим князем и Куропаткиным. Снайпер Макарова, что до этого так удачно их прикрывал, тоже оставил позицию. Неужели все так глупо кончится?

И в этот момент вслед за китайцем выскочила какая-то девица. Еще одна революционерка? Нет. Она подстрелила бомбиста, но и сама попала под удар. Немного обидно. Раскаявшаяся убийца могла бы пригодиться ему для продолжения партии, но… Она прижимала руки к животу. Рана высокая, пятно крови растет быстро — похоже, без шансов. И тут с соседней улицы, по которой к ним прорвался и прикрыл отряд Макарова, вылетел и сам полковник.

Витте до этого лично не видел этого героя войны, о котором уже начали ходить слухи даже по столице. И вот… Растрепанный, засыпанный глиняной крошкой от близкого взрыва — любой другой офицер на его месте подошел бы к начальству и доложил о себе. Чтобы точно запомнили, чтобы точно наградили. А этого вместо карьеры и будущего, кажется, интересовало только одно.

— Проверить раненых! Отсортировать! Доложить! — рявкнул он своим и действительно, пока не подошли армейские врачи, лично занялся осмотром.

* * *

Бой заканчивается не тогда, когда затихает эхо последнего выстрела, а только когда с земли поднимут и осмотрят последнего раненого. Для нас, к счастью, операция прошла без потерь. Преимущество в огневой мощи, которым мы не стеснялись пользоваться, позволило просто уничтожить все попытки местных сопротивляться. Пара поверхностных ранений у слишком дерзких и резвых не в счет. А вот у охраны Куропаткина были и тяжелые. Я быстро осмотрел всех. Легких оставил на месте, остальных прямо на генеральских повозках отправил в госпиталь.

Единственный сложный случай, который нужно было решать прямо на месте — это девушка, подстрелившая последнего бомбиста. Ей достался осколок прямо в печень, и это, учитывая местные реалии, верная смерть. Тут и операции такой не знают, точно не в полевых условиях, а с резекцией печени и в моем времени не стоит затягивать. Выход?.. Оставить все как есть. Я не бог, я просто сделал свою работу, а теперь ради всего, что я хочу изменить, стоило бы подойти к высокому начальству. Тем более я чувствую, что те готовы говорить и слушать. Это так разумно, так правильно, так очевидно…

Я уже успел осознать простую истину. Если во время боя я буду отвлекаться на раненых вместо того, чтобы командовать, то в итоге потеряю гораздо больше людей. Вот только сейчас-то бой закончился. У меня есть выбор! Остаться или уйти… Проклятье! Надеюсь, я об этом не пожалею.

— На носилки ее и в отделение транспорта! — я принял решение.

— Куда именно? — уточнил Лосьев.

— На подземный этаж, там у разведки есть своя операционная. И отправь фельдшера Короленко вперед, пусть готовят место и инструменты, — я заметил рядом знакомое лицо и выдохнул. Хотя бы с этим проблем не будет.

А теперь еще раз выдохнуть, успокаивая дыхание, и вперед: буду делать то, что должен, и будь что будет.

— А ведь правду про вас говорят, — тихий голос Витте догнал меня, заставив вздрогнуть от неожиданности.

— Прошу прощения? — я повернулся к министру финансов и поклонился.

— Не знаю, искренне вы сейчас или это продуманный шаг, но он прекрасно подтверждает вашу репутацию. Хороший офицер, хороший человек и отвратительный политик — как ни странно, идеальная смесь для быстрой и хорошей карьеры, — усмехнулся тот. — А теперь бегите и не бойтесь. Вас еще обязательно дождутся.

Я кивнул в ответ, невольно задумавшись о своих ощущениях. Словно одновременно походил под дулом пистолета и под взглядом высунувшейся из кустов кобры. Те ведь, как известно, бывают до шести метров в длину: когда поднимут вверх переднюю треть тела, издалека можно принять за человека. Вот только внутри — ничего человеческого.

Я тряхнул головой, прогоняя лишние мысли, и поспешил в операционную. По пути скинул лишнюю одежду, помыл руки — внутри как раз успели пройтись по всему помещению карболовым паром, а растрепанный дежурный доктор поставил эфирную маску и считал пульс.

— Можно начинать, — кивнул он мне. — Только… Это же повреждение печени. Судя по обильности кровотечения, глубокое. Резекция Кина? Шов Кузнецова? Шансы очень малы.

Мне попался на удивление знающий, хоть и болтливый товарищ. Не доктор, как я сначала подумал, а еще только помощник врача, студент и доброволец, горящий своим делом. Пока мы готовились к операции, он успел рассказать, как читал статьи про операции Лангенбуша и Кина. Последний, как оказалось, успел разделать печень пациентов более 70 раз, и умирал у него на столе лишь каждый пятый. В России подобные операции делал Склифосовский, и та же