Впрочем, Ягмара не особенно тяготилась своим не в меру затянувшимся девичеством. Как внезапно выяснилось, владения отца не ограничивались городским домом да половинной долей в караванной артели. Ему принадлежали многочисленные табуны и выгулы в Заречье, богатые рыбные ловы на протоках Доны, пруд и мельница неподалёку от Царской дороги, хлебные склады. Никто не сомневался, что за Ягмарой дали бы весьма достойное приданое, — да вот только отец, владелец всего этого, находился в длительной безвестной отлучке…

К Вальде, матушке, время от времени то от самого царя Додона, то от купцов, компаньонов отца, подсылали советчиков: по суду-де можешь счесть себя сирой вдовой либо брошенкой, самой, как положено, замуж выйти, дочку выдать… Вальда отвечала тихо, размеренно, вежливо, — а вот случившаяся однажды при таком разговоре Ягмара сдёрнула со стены тяжёлый плетёный ременной кнут — и очень плохо пришлось бы наглецу, да мать за него заступилась: не по своей он воле просит, подневольный человек, посланец…

Дед Вергиз почти насовсем перебрался тогда в их дом, хоть и не положено это было по обычаям города, но кто посмеет указывать судье на обычаи? Много хозяйственных забот и невзгод он взял на себя, но притом и дочка его с внучкой никогда не сидели без дела. И так было до проклятой прошлой зимы, когда деда вдруг в одночасье не стало — слез с коня, вошёл в дом и грянулся во весь рост…

По полгода и больше Ягмара жила в степи, перегоняя дальние табуны; сама лицом и повадками похожа была на кочевницу и многие законы и обычаи кочевые понимала. Так что в городском доме она теперь чаще просто гостила, проверяла, как тут всё без неё, а потом снова возвращалась в степь. Всё больше степь становилась домом.

Ну да, и Шеру…

Была бы хоть малая возможность, она бы забрала его с собой, но кочевники с непонятной подозрительностью и враждебностью относились ко всем степным кошкам, считая их почему-то предателями рода людского, и невозможно было объяснить, что вот этот, с полосками на лбу — этот наш, всей кровью наш, за нас — и не предаст никогда. Поэтому приходилось каждый раз вот так: расставаться и возвращаться.

Гулять вместе, потом валяться и бороться на ковре, потом гонять мелких домашних нечистиков…

Шеру услышал далёкий непонятный шум раньше всех и поднял тревогу: зашипел.

То ли в ответ на это шипение, то ли тоже услышав непонятный шум, запрядала ушами Лошадка и затанцевала, крутя головой и фыркая.

И тогда уже услышала Ягмара — какое-то уханье, посвист, клёкот — наверху? Сзади? Спереди? Как будто со всех сторон сразу, как будто переменчивый ветер нёсся по весенним кронам, но это был совсем не ветер…

На миг потемнело.

Ягмара подняла голову, пытаясь сквозь негустые ветви рассмотреть, что там наверху творится, и сильно в стороне увидела косо падающее тёмное что-то. Потом раздался характерный треск, испуганный вскрик, удар плотным по твёрдому — и шум, который трудно спутать с чем-то ещё: шум падающего дерева.

И снова удар…

Стало тихо.

Ягмара оглянулась на кота. Кот почти лежал — распластавшись, оскалившись, зажмурившись и прижав уши. Она редко видела его таким.

— Надо пойти посмотреть, — сказала она вслух. Для себя. Потому что… как-то совсем не хотелось…

Мало ли что может упасть с чистого неба.

Ягмара спешилась, постояла, немного потопталась на месте. В первую очередь надо было восстановить связь с землёй. Ведьмин лес был необыкновенно чуток. Деревья тут в основном росли высокие и тонкие — не больные, а так положено. Редко-редко среди них попадались тяжёлые охватистые и раскидистые сосны и дубы-великаны. Тонкие деревья охотно роняли на землю высыхающие хрусткие веточки. А всю землю выстилал густой белесоватый мох. Поэтому, если идти грубо, при каждом шаге будешь давать о себе знать — обязательно подвернётся под ногу невидимая звонкая ветка…

Идти надо чутко, умело.

Ягмара не стала привязывать Лошадку. Лошадка умная, сама без спросу никуда не уйдёт, а если что — убежит и кому надо расскажет… Натянула мягкие сапожки, раскатала штаны из толстого светло-серого комача, чтобы зря не царапать ноги. Достала из вьючка старый отцовский охотничий выцветший серо-зелёный кофт — более подходящий для леса, чем её собственный наряд цвета сухого песка. Шеру трижды прошёлся вокруг неё, плотно прижимаясь к ногам. Одобрил.

Лёгкий птичий лук она брать не стала — против того, кто валит деревья, он не поможет. Проверила, как ходит в ножнах старый железный нож с берестяной рукоятью — и шаг за шагом, разгоняясь понемногу, пошла, потом легко побежала, уже заранее зная, куда ставить ногу, чтобы под ней ничто не затрещало, — к месту чьего-то падения. Мох пружинил и молчал.

Рядом и чуть впереди бесшумным полосатым рыжим облаком скользил Шеру.

Бежать пришлось много дальше, чем показалось поначалу.

За заросшей влажной ложбиной начинался уже совсем другой лес — сухой, выветренный, прибрежный. Здесь Ягмара увидела первые следы чьего-то падения с небес — деревья со срубленными верхушками. Она осмотрелась, не переставая бежать, и в ложбине, в зарослях черёмухи, увидела здоровенную сосновую ветвь, совсем свежую. Сосна стояла… вон там. Значит…

Она остановилась, оглянулась, сделала несколько шагов в сторону — и теперь вдруг увидела всё.

В тонких деревьях по эту сторону лощины была пробита широченная дыра, сказочный зверь индрик пройдёт, — а в самом конце дыры, среди изломанных и расщеплённых деревьев, лежала неподвижно огромная чёрная птица; одно крыло торчало прямо вверх, как корабельная мачта, и уцелевшие с синеватым отливом перья, каждое длиной в весло, шевелились на ветру.

— Хха-а… — сказал Шеру.

Он стоял на трёх лапах, правую переднюю приподняв и вытянув; когти сжимались и разжимались. Шерсть вдоль хребта поднялась, напряжённый хвост подрагивал.

— Спокойно, брат, — тихо сказала Ягмара.

Она перестала дышать и стала слушать лес.

Тихо.

Не в смысле — совсем тихо, а просто никаких нездешних лишних звуков.

Журчание листвы… а птицы в ведьмином лесу вообще всегда помалкивают. Кроме ранней весны…

— Пойдём, — сказала она, — посмотрим поближе… Держись рядом.

Они потихоньку, шаг за шагом, приблизились к птице. Вблизи она была просто огромна, Ягмара никогда таких не видела, а касаемо того, что рассказывали… ну, мало ли что рассказывают. Про зверей с зубами наружу и хвостом на месте носа тоже рассказывают…

От птицы пахло, как от сильно запущенного курятника на солнцепёке. И мускусом. И чем-то незнакомым, но не менее противным.

И ещё от неё исходил жар, как от недавно протопленной печи.

Держась на всякий случай в нескольких шагах, Ягмара медленно обошла птицу вокруг. Птица лежала на боку, поджав одну чешуйчатую ногу и судорожно вытянув другую. Шея была длинная и покрытая перьями немного другого оттенка — блёклыми серо-коричневыми. Небольшая сравнительно с телом голова была свёрнута набок, мощный клюв раскрыт; глаза, не успевшие затянуться плевой, неподвижно и мёртво смотрели вверх, в недосягаемое теперь небо.