Коул закинул руки за голову и потянулся, продолжая пристально смотреть на нее. Простыня соскользнула ниже пупка, и Эрин потребовалось все ее самообладание, чтобы не пялиться на его живот и слегка приподнявшуюся в виде шатра чуть пониже пупка простыню.

– Ночью ты была храброй девочкой, которая не стала бы убегать, трусливо поджав хвост, – с самым серьезным видом ответил на ее вопрос Коул, приподняв для пущей выразительности бровь.

«Он что, вообще не умеет улыбаться?»

– А я ни за что не подумала бы, что ты относишься к той категории мужчин, которым нравится, чтобы женщина оставалась с тобой… после того.

И потому Эрин не понимала, отчего Коул не позволил ей уйти по-тихому, даже если не спал. Поступив так, он тем самым избавил бы их обоих от неловкости настоящего момента. Но с другой стороны, этого разговора им все равно было бы не избежать. Не сейчас, так в другой раз. Не лучше ли разом со всем этим покончить?

С некоторой задержкой до нее начал доходить смысл им сказанного.

– Я была храброй? – переспросила она, расправив плечи.

Эрин умела постоять за себя и в общении с братьями, и на работе, которая требовала от нее умения отстаивать свои позиции и перед начальством, и с клиентами, но еще ни один мужчина, с которым ее не связывали ни родственные, ни служебные отношения, не называл ее «храброй девочкой». Пожалуй, ей было даже приятно услышать такое в свой адрес.

– Я вышла из бара вместе с тобой, и это был отважный поступок, – сказала Эрин почти что самодовольно.

Он взглянул на нее без тени улыбки, но она могла бы поклясться, что увидела насмешливый блеск в его глазах. В голове у нее мелькнула догадка, и подтверждение не заставило себя ждать.

– Я имел в виду, что ты была храброй в постели, – с одобрительным рокотом в голосе сообщил Коул, заставив Эрин покраснеть то ли от жара, то ли от смущения.

– Спасибо, – сказала она и тут же ужаснулась сказанному.

Наградой ей была сексуальная ухмылка, которую она уже никогда не сможет забыть.

– Возвращаясь к теме, от которой мы, похоже, сильно отклонились, отвечу: нет, я не ожидал, что ты попытаешься ускользнуть незаметно, – сказал Коул. – Сожалеешь? – спросил он, удивив ее как самой постановкой вопроса, так и агрессивным тоном, каким он был задан.

– Никаких сожалений, – поспешно ответила Эрин, удрученная тем, что он мог подумать, что они у нее есть.

Впрочем, если подумать, вопрос его был закономерен. Его возвращение в городе не было встречено с распростертыми объятиями, и, если бы кто-нибудь узнал о том, что было между ними ночью, ее бы сочли спятившей. А уж если о ее тайне станет известно братьям… Так далеко Эрин даже в мыслях не пожелала заходить. Если до сих пор она ни о чем не пожалела, то и потом не пожалеет. И ей не хотелось, чтобы он подумал, что она стыдится того, что с ним переспала.

– Ты меня удивляешь, – признался Коул, пристально изучая ее взглядом. – А надо сказать, меня уже мало чем можно удивить.

Если судить по словам, то жизнь его изрядно потрепала. Эрин захотелось протянуть руку и погладить ласково, пожалеть, утолить его печаль. Но еще до того как она успела дать себе отчет в своих мыслях, он заговорил:

– Но в отношении меня интуиция тебя не подвела. Я не очень-то люблю затягивать утренние прощания.

Разочарование было как удар в солнечное сплетение, и уже сам факт того, насколько сильным был эмоциональный отклик на его слова, отбивал желание заниматься психоанализом.

– Рада узнать, что я все еще в форме, – игривым тоном сообщила Эрин, хотя желания шутить у нее совсем не было.

Теперь, когда действительно пришла пора прощаться, ей было не просто неловко, ей было больно, больнее, чем она предполагала. И она получила по заслугам. Надо было думать, прежде чем подписываться на любовь на одну ночь с парнем, к которому всегда была неравнодушна.

– Поскольку эта ночь была первой и последней, о повторном представлении можешь не беспокоиться, – стараясь говорить насколько можно непринужденно, бросила ему Эрин.

– Жаль, – пробормотал он.

Эрин вздрогнула от удивления.

Пока она раздумывала, хватит ли у нее смелости попросить его отвернуться, чтобы она могла одеться, Коул откинул одеяло и встал с кровати, явившись перед ней во всей своей ослепительной наготе.

И все мысли разом вылетели у нее из головы. Эрин попыталась сглотнуть слюну, но подавилась и закашлялась, при этом снова покраснев как рак.

– И это лишь подтверждает то, что второй ночи не будет. Не должно быть, – пробормотал Коул, скорее обращаясь к себе, чем к ней.

– Что это значит? – спросила Эрин.

– Эрин, детка, в мире, где ничто и никто не является тем, чем кажется, ты – настоящая. И это делает тебя опасной.

– Ты продолжаешь говорить загадками, – сказала она ему.

Коул проигнорировал ее замечание. Он подошел к комоду и вытащил спортивные штаны на резинке и серую линялую футболку.

– Вот, – сказал он, протягивая ей вещи. – Это лучше, чем платье, и с точки зрения удобства, и, конечно, конспирации.

Эрин судорожно сглотнула.

– Спасибо.

Он кивнул в сторону открытой двери в углу:

– Ванная там. Полотенце для душа найдешь в одном из выдвижных ящиков. Можешь не торопиться, – сказал он и направился в сторону маленькой кухни, смежной со спальней. Голый. Он явно чувствовал себя вполне комфортно, прикрытый лишь собственной кожей.

Эрин тряхнула головой, стремясь выбросить из нее все мысли, не связанные с предстоящим походом в душ, одеванием и уходом. Переживания она оставит на потом. Останется одна – и тогда можно дать волю эмоциям. А потом она их препарирует, проанализирует и отправит на хранение туда, откуда никогда не станет доставать, разве что долгими одинокими ночами, когда рядом не будет никого, кроме ее вибратора. Потому что все в ней знало, что Коул, несмотря на его демонстративно пренебрежительное отношение к ней этим утром, оставил далеко позади всех, кто был у нее до него, и установил недостижимо высокую планку для всякого, кто мог бы появиться после.

А Эрин уже и сама установила эту чертову недостижимо высокую планку.

* * *

Три месяца спустя

Если это судебное заседание не закончится через пять минут, она упадет в обморок прямо тут, перед судьей, присяжными и всеми прочими. Черт бы побрал эти новые туфли, они ее доконают. Нет, до того как она вырубится, ее, пожалуй, стошнит. Пока судья Уайт давал бесконечные наставления коллегии присяжных, Эрин мужественно боролась с приступами тошноты. Наконец раздался благословенный стук молотка, и Эрин в изнеможении уронила голову на стол.

– Не переживай, я записала все, что сказал судья, и там не было ничего для нас неожиданного или требующего возражений, – заверила ее Трина Льюис, помощница Эрин.