Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но живущие в Аки-Со сонаи вызывали боязливое уважение даже у бонхойцев. Поэтому в том, что мне нашлось место в длинной хижине, где обитали молодые парни, и всегда доставались печёные клубни растения баки, а иногда и кусок свинины или рыбина, заслуга репутации племени, к которому я, по мнению туземцев, принадлежал.
Я быстро потерял счёт дням, наполненным работой на полях, сбором орехов и фруктов с растущих вокруг селения деревьев, поиском съедобных ракушек на мелководье и прочими делами, насущными для папуасов. Впрочем, и на безделье времени хватало: местные работать предпочитали с утра или ближе к вечеру, а полуденную жару старались проводить за неспешной беседой или сном.
Так что, сколько времени успело пройти с того дня, когда меня привели в Бон-Хо, до визита моих псевдосоплеменников-сонаев, могу сказать весьма приблизительно, да и то, скорее, со слов других.
* * *
В тот день я в компании других мужчин занимался делом, которое показалось бы со стороны полной бессмыслицей: мы разрушали построенные нами же за месяц или два до этого небольшие дамбы-перемычки, перекрывающие канавы, по которым подводилась вода с реки Боо на поле, засаженное баки. Несмотря на кажущийся идиотизм нашего занятия, работа на самом деле была очень важной. Корни баки, являющиеся основой местного рациона, требовали для своего нормального развития просто прорву воды, а река отличалась изрядным непостоянством: когда идут, не прекращаясь много дней, дожди, уровень её повышался, грозя прорвать дамбы и залить поля, когда же начинался сухой сезон (местный год делился на сухой и дождливый сезоны, не очень, впрочем, выраженные: в сухое время дожди тоже шли – то чуть ли не каждый день, то раз в неделю или месяц, зато в дождливый сезон с неба лило почти без перерыва), Боо сильно мелела, так что приходилось дамбы местами ломать, чтобы пустить воду.
Всё это знаю не потому, что я такой умный, а из рассказов старших мужчин, которые приходили наставлять подрастающее поколение, обитающее в Мужском доме. Так, кажется, называлось у местных то строение, где мне отвели циновко-место (назвать его койко-местом было трудно ввиду отсутствия в туземном обиходе данной мебели) и назначили харчевание. В общем-то, кроме рассказов, что нужно знать будущим воинам и рыбакам, «мастер-классов» по разным видам деятельности, а также работ на благо общества под руководством взрослых, обучение и наставление включало в себя ещё один компонент, который сначала вызвал у меня нехилый шок (это мягко сказано). Впрочем, пребывая первое время в каком-то отупении и отстранении от окружающего мира, я сначала также отстранённо, словно читаю об этом в книге или смотрю по телевизору, воспринимал то, что взрослые мужики иногда… хм… использовали подростков в качестве пассивных партнёров. А потом, когда экран-кокон, отделявший меня от здешнего мира, растаял, подобный обычай казался чем-то пусть и коробящим лично меня, но вполне обыденным, как, например, в прошлой моей жизни – окурок, брошенный каким-нибудь придурком мимо урны, или мат в общественном месте. Тем более лично меня эта особенность национального воспитания никак не касалась.
Вообще, житьё моё в Мужском доме протекало без серьёзных конфликтов. Не знаю, в чём тут дело. Может, сумасшедшего, коим я здесь числился, было западло трогать, или, наоборот, они пользовались, как я уже сказал, уважением на грани религиозного почитания. Или дело было в моём предполагаемом происхождении, или просто в непонятности того, кто я такой, а с непонятным лучше не связываться. Может, просто подростки не рисковали задевать взрослого дядю, каким я выглядел в их глазах, а мужчины-наставники уже вышли из того возраста, когда для завоевания авторитета требуется кого-нибудь задеть или, что ещё лучше, загнобить.
Друг с другом же обитатели Мужского дома то и дело выясняли отношения, кучковались в то враждующие, то мирящиеся компании, а внутри этих шаек постоянно конфликтовали за место в подростковой иерархии. Взрослые с высоты своего опыта смотрели на всё это снисходительно, вмешиваясь только в исключительных случаях. Правда, логики их вмешательства я зачастую не понимал: иногда они могли допустить и коллективный мордобой с членовредительством, а в других случаях вдруг резкими окриками или затрещинами предотвращали назревающий конфликт ещё на стадии словесной перепалки.
Итак, я только что в компании пары подростков доломал небольшую дамбу-перемычку. Грязная вода весело побежала по канаве. Через полчаса уровень её почти достигнет уровня почвы на лежащих вокруг делянках. На соседней с нашей гряде женщины занимались прополкой и рыхлением земли вокруг кустиков баки. Муторная, надо сказать, работа: тщательно вырывать голыми руками сорняки, при этом не задевая сами растения и рыхля землю между ними изогнутой палкой с вкладышем из заострённой свиной лопатки.
Впрочем, моя голова была больше занята видом оттопыренных кверху голых женских задниц и прочих доступных обозрению частей тела (а народ любого полу здесь ходил в одних не то набедренных повязках, не то поясах, к которым крепилось всё носимое имущество) и размышлениями о местных сексуальных порядках, до конца так и непонятных. Например, в Мужской дом частенько наведывались местные девицы – одного примерно возраста с его обитателями. Распределялись они между парнями, наверное, в соответствии с принятым в молодёжных шайках табелем о рангах. Наставники, впрочем, тоже получали свою долю утех. Что до меня, то я, во-первых, как-то не привык ещё заниматься подобными делами чуть ли не публично, а во-вторых, не знал, как будет воспринята попытка завалить какую-нибудь девицу на свою циновку – слишком уж плохо разбираюсь пока в местных реалиях и чересчур непонятным был мой статус.
Физиология, однако, брала своё. Потому я старался поменьше пялиться на тёмно-коричневые женские попки. При этом в голову лезли мысли о том, является ли допустимым с точки зрения местной половой морали секс с замужней дамой.
Так что появление мальчонки, который пропищал, что Дурня (то есть меня) зовут в деревню, спасло мой мозг от окончательного закипания на почве сексуальной неудовлетворённости. Да и от работы отвертеться есть законный повод. Потому плетусь вслед за посыльным – и устать уже успел, ковыряясь в земле, и расчёт свой имею: чем дольше буду ходить, тем меньше достанется мне сегодня работы. Пацанёнок, правда, норовил в силу возраста бежать бегом. Пришлось пару раз прикрикнуть на него, чтобы не торопился.
Под навесом у входа в Мужской дом тусовалась немалая толпа, в которой я идентифицировал, кроме местных, человек десять чужаков, выделявшихся иными татуировками на лицах и узорами на набедренных
