– Зачем вы допустили эти террористические акты в Париже? – спросил Шалуб. – Это было лишним. Европа и так трещит по швам из-за наплыва мигрантов отсюда и из Африки. Это вы здорово придумали. Вам бы еще стоит вложить в уста Оланда, а лучше госпожи Меркель слова, смысл которых сводился бы к тому, что русские бомбят, поэтому люди и бегут из Сирии, что тут гибнут тысячи и тысячи мирных граждан.

– Мы подумаем и об этом, – спокойно пообещал дипломат. – А сейчас я хотел бы обсудить основные положения будущей операции. Акция должна иметь далеко идущие последствия, всем должно стать понятно, что оппозиция Асаду не только в Латакии и Ракке, она есть и в Дамаске. И все эти плакаты с портретами Асада – не более чем политика режима, а истинные патриоты сражаются.

– Да, это будут сирийцы, – пообещал Шалуб. – Мы с генералом решим, кого нам перебросить из лагерей в Ираке на запад Сирии. Однако, господа, я понимаю несчастного Эрдогана.

– Вы о чем, Ахмед? – спросил генерал.

– Я? – Шалуб поднялся, поставил стакан на столик и сбросил с плеч купальный халат, обнажив крепкое спортивное тело. – Я о том, что президент России пообещал, что Эрдоган не отделается только одними помидорами. Вы выбрали прекрасное место для конспиративной встречи, господа, – опустевший из-за ответных российских санкций турецкий курорт.

Он подошел к краю бассейна и нырнул, вытянув вперед руки. Его загорелое тело вошло в воду почти без всплеска. Бартон откашлялся и слегка недовольным тоном заявил:

– Я, конечно, понимаю, что этот ваш агент мастер своего дела.

– Да, красиво он вошел в воду, – усмехнулся Фердисон, бросая окурок в пепельницу.

– О, господи, да я же совсем не об этом, генерал! – раздраженно отозвался дипломат.

Сирия, провинция Латакия. Аэродром «Хмеймим». База российских военно-космических сил

Полковник Сидорин в песочного цвета летнем обмундировании стоял возле экрана с указкой и комментировал изображение. В отдельном модуле штаба, отведенном военной разведке, шла речь об одном из командиров повстанческих оппозиционных отрядов Гиясе Турае, прославившемся тем, что он часто самолично казнил заложников, пленных. И делал это всегда на камеру, глумливо позируя чувством безнаказанности. В средствах массовой информации многих стран Гияса Турая стали называть Гияс-Палач.

Капитан Котов смотрел на экран, где одетый в черное Гияс Турай разглагольствовал о том, что продажные европейские и американские политики и толстосумы вынуждают его делать то, что он делает – вести непримиримую борьбы за свою родину. А заодно они вынуждают его резать головы заложникам, демонстрируя этим свою преданность воле Всевышнего.

Взмах ножа, и тело, одетое в оранжевый балахон, падает к ногам палача, кровь толчками бьет из распоротой артерии на шее. Это уже восьмой кадр, который демонстрировал командирам своих оперативных групп полковник Сидорин. Майор Стрельников курил и щурился, глядя на сцены убийства. Капитан Белобородов чуть постукивал пальцами по крышке стола. Выглядело это нетерпеливым жестом офицера, который только и ждет команды броситься на поиски этого вурдалака.

– Прошу обратить внимание, – говорил полковник, – на постановку его руки во время нанесения смертельной раны.

– Левша, – констатировал Котов. – И еще у него какая-то травма локтевого сустава.

– Он весь какой-то травмированный, – проворчал Стрельников. – И шея у него плохо поворачивается.

– Молодцы, – похвалил Сидорин, – заметили. Скорее всего, это последствие ранения, полученного палачом два месяца назад, когда он попал под наши бомбы на одной из баз здесь, в Латакии.

– Я понимаю, Михаил Николаевич, – сказал Белобородов, – четкого изображения у нас нет, только в маске или размытые кадры фиговой съемки. Но, может, поймать парочку тех, кто его лично знал, да составить с ними фоторобот.

– Нет времени, мальчики, – покачал головой полковник. – Приказ получен ликвидировать его срочно. Но желательно взять живым и передать властям для справедливого правосудия.

– Если говорят «желательно», – вздохнул Котов, – то это следует воспринимать как приказ.

– Следует, – кивнул полковник и снова повернулся к экрану, на котором Турай был снят во время разговора с соратниками, затем запечатлен идущим с группой товарищей, потом идущий один. – Всмотритесь в эти кадры. Видите, как он чуть сутулится во время ходьбы. Так сутулятся очень высокие люди, но рост Турая не более ста восьмидесяти сантиметров. Причина в нарушении осанки, возможно, из-за занятия, связанного с долгим сидением за столом. Он был чиновником в сельскохозяйственном департаменте. Только потом, когда начались волнения, вдруг проявил свою гнусную натуру.

– Ну, понятно, – вздохнул Котов и пододвинул к себе карту на столе. – Тогда я возьму со своими ребятами южную часть провинций Хама и Алеппо. Я здесь работал и знаю местность.

– Не думаешь, что Турай давно уже в самом городе? – спросил Белобородов, склоняясь к карте. – Если сейчас начнется наступление на севере Латакии и с юга перебросят сюда пару танковых батальонов, то Алеппо возьмут штурмом за неделю. Наш клиент, скорее всего, спрячется в городе.

– Мне кажется, он не дурак, – покачал головой Стрельников, туша окурок в пепельнице. – Из всего, что мы о нем знаем, он не дурак. Зачем ему в капкан лезть?

– Я согласен с Олегом, – подойдя к столу, сказал Сидорин. – Невооруженным глазом видно, что сирийским войскам надо срочно занимать пространство вдоль турецкой границы, чтобы перекрыть поток помощи с территории Турции боевикам.

– Да, – ухмыльнулся Котов, – это и козе понятно. Этот Турай – парень хитровыкрученный. Он рисковать не любит. Такие вот, которые с садистскими наклонностями, очень любят жить и всегда отличаются здоровой и расчетливой трусостью. Когда армия Асада подойдет к Алеппо, Турай будет не по ту сторону, а по эту от линии соприкосновения сил. Где-нибудь на берегах озера Расум.

Сирия, провинция Алеппо, западнее города Эль-Хаммам

Наползали сумерки. Самое неудобное время для наблюдения на расстоянии. Ночной бинокль еще не поможет, а в обычном все начинает сливаться с серым цветом камней, машин, людей. И даже небо здесь с наступлением сумерек начинает казаться серым.

Котов лежал на холме, раздвинув ветки куста, и смотрел вниз, где в двух километрах в развалинах давно брошенного селения копошились люди. Их было не очень много, всего человек двадцать. И еще двое заложников, причем одна из них – женщина. Котов не сомневался, что эта группа и есть те люди, за которыми он охотился. Гияс Турай, приезжавший в Алеппо по каким-то своим делам, возможно, для встречи с кем-то из высокопоставленных командиров вооруженной оппозиции, именно здесь, если это был действительно он, остановился на ночлег. И в последней машине его колонны оказалось, как догадался Котов, двое заложников, две жертвы, которым только что бросили оранжевые балахоны. Значит, на рассвете их казнят, это было очевидным. И значит, этой ночью нужно Турая брать.