После холодной и снежной зимы, наконец-то пришла весна. Её неуловимое дыхание уже повеяло теплом. Всё в природе затрепетало, вдохнуло в себя этот неуловимый, благовонный запах. Запели птички, весело играли ребятишки, на солнце, греясь, сидели старики.

Кусуй всё чаще и чаще по вечерам стал задумчивее. Сердце его стремилось к родным берегам Иссык-Куля. Там ждали его жена, мать, родные. А ещё часто снилась ему тайэне. Она гладила его по щеке. "Мой жеребёночек, вот ты и вырос. Такой красивый, умный. Я так за тебя рада. Не останавливайся! Иди дальше."

Проснувшись, он вспоминал её. Хотя прошло много лет со дня её смерти, он старался не забыть, сохранить в памяти все такие знакомые и родные черты. Сама неграмотная, она всегда хотела, чтобы внуки учились. Из всех своих внуков она выделяла Кусуя. Он не умел беззаботно играть со сверстниками. Задумчивый и тихий, он наблюдал за растениями, птицами, смотрел в небо или в водную гладь речки. Он всё время задавал вопросы: почему птицы летают, почему солнце уходит за горы, как можно сосчитать звёзды? Все от него отмахивались или спешили быстро от него сбежать. На все его вопросы, не торопясь, отвечала его тайэне: "Солнце уходит домой отдыхать, а если птички не будут летать их кошки съедят, а звёзды считать не нужно, ведь каждую ночь гаснет одна звезда и загорается другая. Люди тоже уходят и на их место приходят другие. Я тоже когда-нибудь уйду." На этих словах мальчик закрывал ладошкой рот бабушке: "Нет, ты не уйдёшь, ты всегда будешь со мной."

"Эх ты, Асанкайгы6. И в кого же ты такой нежный уродился. Трудно тебе будет. Обо всём ты думаешь, а о себе не умеешь." – думала бабушка, гладя по голове внука.

Он очень хотел учиться и мама с бабушкой, собрав по крохам необходимые деньги, купили ему портфель, чернильницу и тетради. На одежду и обувь денег уже не было. Нелегко было в это трудное военное время. Шёл 1944 год. Отец был на фронте, мать работала в колхозе, а за детьми смотрела тайэне.

С радостью смотрела старушка на своего внука, когда с горящими глазами прибегал он из школы и рассказывал обо всём что узнал.

Становилось всё холоднее и холоднее. Босой, полураздетый Кусуй с трудом добежал по промёрзшей земле в школу. Его одноклассники с сожалением смотрели на его белые от холода ноги, у них у самих дела были не очень хороши. Кто-то приходил в школу в отцовских сапогах, кто-то в старых калошах, но босым был только Кусуй. Прибежав домой из школы, он долго отогревался возле буржуйки.

За окном начал тихо падать снег, тут мальчик не выдержал и в голос заплакал: "Как я завтра дойду до школы," – рыдал он. Его слёзы, словно ножом, резали сердце старой женщины. Она решительно встала, подошла к своему сундуку и открыла его. Быстро нашла узелок со своей праздничной одеждой, развязав достала своё плюшевое платье. Это была плотная, добротная ткань. "Сошью из них новые штаны, а ещё останется на обмотки." Быстро разрезала она своё платье на куски, всю ночь просидела с иголкой. Утром разбудила она своего внука: "Купу, вставай кулунум7, я тебе штаны новые сшила. А ноги обмотаем хорошенько обмотками, я хорошо тебе их привяжу." Недоверчиво надел он штаны поверх старых дырявых. Новые штаны были такие удобные, а ещё от них пахло бабушкиным земляничным мылом. Обмотав ноги внука остатками своего платья, она посадила его на спину и сказала: "Ну вот теперь я буду тебя отводить в школу и забирать тоже. Ничего, жеребёнок мой. Главное учись! Ты станешь большим человеком!" С тех пор, целую зиму, она несла своего внука в школу, а потом терпеливо ждала его в коридоре. Дочь ругала её: "Ну не поучится он в этом году, пойдёт в следующем." "Молода ты ещё, будут у тебя свои внуки, тогда я на тебя посмотрю." – смеялась над ней мать.

По щеке Кусуя скользнула непрошенная слеза: не дожила, не увидела своего Купу, ставшим учителем в школе. Вспомнил как долго она болела, но и тогда, улыбаясь, встречала его из школы, стараясь угостить чем-то вкусным…

Первые пчёлки зажужжали над яблонями и грушами. Кругом всё яркое, зелёное, ароматное. Получив зарплату, Кусуй зашёл в сельмаг и купил большую белую шаль с красными цветами и шёлковыми кистями. "Пусть Кюмюш-эне порадуется. Ведь если бы её сыновья были живы, были бы у неё такие внуки, как я."

После уроков он зашёл в комнату и увидел там Кюмюш-эне. Она задумчиво сидела у окна. Увидев его, она встрепенулась и сказала: "Пойдём сынок чай пить. Я испекла хлеб." На столе лежал румяный, пышный токоч8. "Видишь, ведь не разучилась. Вот приведёшь невесту, а я и её научу." Кусуй вынул из портфеля свёрток с платком, развернул его и накинул старушке на плечи. Казалось, платок придаёт Кюмюш-эне какого-то сияния. Сама она, раскрасневшись от удовольствия, как-то по-особенному завязав его, ходила взад и вперёд. "Ну, сынок, похожа я на ханшу? – вдруг став серьёзной, она сказала, – Сынок, а ведь за мной отец приходил, сказал, что мне уже пора. – увидев испуганное лицо своего друга, она улыбнулась, – Не надо пугаться, заждались там мои сыночки. Я не буду одна. А ты не бойся. Я знаю про твою дорогу. Ты поедешь домой."

Уходя к себе домой, она долго смотрела на парня, ставшего ей таким дорогим и близким. "Да хранит тебя Всевышний от всех бед. Да увидишь ты в добром здравии всех своих родных и близких!" Какое-то предчувствие больно кольнуло в сердце Кусуя, но он гнал все мрачные мысли прочь.

Утром была непривычная тишина. Сначала пропели звонкоголосые петухи, потом пастухи начали выгонять стада. Но чего-то не было! Вдруг Кусуй понял, что не слышит утреннего кошока Кюмюш-эне. Это понял не только он. Встревоженные аильчане бежали к её дому.

Она лежала в новой, красивой одежде, в белом платке с красными цветами. Казалось, что она просто уснула, улыбаясь во сне…

В поминальной юрте, женщины обмыв её по обряду, завернув в саван и положив на носилки, запели песню прощания, песню плача. Пели они о матери, потерявшей своих верблюжат; пели о лебеде, оставшемся без пары; пели они о хранительнице, которая незаметно была опорой. Даже мужчины не могли сдержать слёз, а малыши плакали вместе со всеми, просто так.

С