годы. Время было трудное, послевоенное. Отец, Байгожоев Дүйшө, вернулся с войны инвалидом. Несмотря на это работал чабаном в колхозе. За утерю трёх баранов был осуждён и отсидел три года в лагере.

По возвращении из лагеря его вызвали в правление колхоза и приказали с семьёй ехать на высокогорные пастбища – сырты. Отец возмущённо спросил, как с таким здоровьем и маленькими детьми он выживет там. Председатель злобно усмехнувшись сказал, что, если и подохнете, потеря будет невелика, вы же вредители и враги народа. А если не поедешь, быть тебе снова в лагере, вряд ли снова вернёшься.

С трудом переставляя покалеченные ноги, отец вернулся домой. Долго сидел молча, глядя в одну точку. Мы с братом и мамой не решались к нему подойти. Тут заскрипела наша низенькая дверь и вошли дядя Дүйшөмбү – брат отца и несколько стариков, наших родственников. Они долго, вполголоса совещались. Самый старший из них сказал, что нам надо бежать ночью и побыстрее, иначе не миновать беды. В те годы клеймо „враг народа” позволяло всем чинушам издеваться над людьми, как заблагорассудится, как взбредёт в голову.

Тут отец, решительно тряхнув головой, сказал, что и сам думал об этом. Есть у него в Кара-Коле фронтовой друг Петро. Вместе прошли они через все страшные тяготы войны, он не откажет в помощи.

Собирали нехитрые пожитки быстро, ничего кроме узелков с одеждой и немного еды. Ночью домой пришли проводить родственники. Женщины, всплакнув, попрощавшись, остались в аиле, а старики пошли провожать до соседнего села Ырдык. Они провожали потому что хотели хотя бы количеством отпугнуть волков, которые нападали в той местности на запоздавших путников.

Помню, как с братом бежали по холодной земле, стараясь не отстать от отца с матерью. Сначала мне было как-то смешно и весело, но потом, когда мы остались одни, страх начал рисовать в воображении различные картины. Чудилось мне, что совсем рядом бежит по нашим следам стая волков. Ещё страшнее была картина погони за нами, во главе с председателем, которого я представила, как человека-медведя.

Видимо действительно стая была где-то недалеко, потому что отец останавливался, приказывая бежать нам вперёд, а сам шумел, стучал палкой и кричал. Помню, как крепко сжимал мою руку брат Шарат и подбадривал взглядом. Этот взгляд прогонял прочь страшные картины.

Сколько лет живу, но до сих пор ясно помню шум речки, заунывный вой волков и яркие звёзды на ночном небе.

К рассвету, продрогшие до костей, уставшие и голодные мы дошли до дома Петро. Отец пошёл поговорить, а затем вышел с человеком, русоволосым и голубоглазым. Он сел передо мной на корточки и улыбнувшись сказал: „Ну заходи, кызым, будешь и моей дочкой тоже”.

Мы прожили в баньке у Петро достаточно долго. Прошла весна, пришло лето, затем осень. Мы делили каждый кусок хлеба с семьёй моего названного отца Петро. Он помогал нам всем, чем мог. Устроил отца на работу, затем помог приобрести маленький домик. И потом часто приходил к нам, посидеть, поговорить.

Жизнь, как мельничные жернова, всё перемалывает. Иногда закружит так, как тебе и не приснилось бы.

Прошло совсем немного времени, как после новоселья умерла моя мать. И пришлось мне быстро повзрослеть, принять на свои плечи удел сироты. И в это тяжёлое время мой названный отец не бросал нас. Он приходил с подарками, едой, подбадривал нас.

До сих пор корю себя, что не узнала его фамилию, не запомнила адрес.

Потом уехала я учиться во Фрунзе, вышла замуж, родила детей и как-то выпустила из виду дорогого нам человека. Умер отец и наша тонкая ниточка оборвалась.

Теперь, когда я сама стала бабушкой, прабабушкой, почему-то часто вспоминаю прошлое: пройденные дороги, прожитые годы, дорогих мне людей. Вспоминаю всё: хорошее и плохое. Но хочу сказать, что хорошего всё-таки больше, а плохое нужно простить и отпустить.

Отец мой названный, Петро!

Нет тебя, наверное, уже на этом свете! Всё равно низкий поклон тебе за всё, что ты для нас сделал. Хорошее не забывается, а моя благодарность, пусть и с опозданием придёт к твоим потомкам.

Вот мы говорим кыргызы, русские, дунгане, казахи. Говорим, вот они плохие, а они хорошие. На самом деле люди не делятся по национальностям. Есть люди добрые, а есть злые, есть глупые, а есть умные, есть хитрые, а есть простые. Нужно просто помнить, что ты человек.»

Заканчивая рассказ моей мамы, тоже хочу сказать спасибо от всех детей, внуков, правнуков той маленькой девочки Шамшы.

Спасибо тебе, наш названный дедушка Петро!

Нити жизни спутываются, скрещиваются, отрываются.

Жизнь продолжается.

Полёт

Начались летние каникулы. Мы, я и мои сёстры, за неимением других развлечений, читали книги, по вечерам собирались с соседскими ребятами и играли в разные игры. Я всегда была заводилой в этих играх и всё время придумывала новые. Мы играли в мушкетёров, в благородных разбойников из Шервудского леса, в рыцарей, а так как этих героев лучше всего знала я, то и правила игр устанавливала я.

Лето шло и тут к нам приехал дедушка. Он как всегда был в своих галифе, хромовых сапогах, пиджаке, как всегда подтянутый и бравый. Именно это выражение «бравый» подходило ему больше других. Маленького роста, сухощавый и седой, он был очень подвижным и живым. Его седые усы и жиденькая бородка всегда были тщательно причёсаны. Дед заразительно хохотал, подшучивал над нами и для каждого из нас у него находилось особенное словцо. Глаза его смотрели весело и лукаво. В общем это был наш лихой и бравый дед Абдыракмат. Все его внуки не чаяли в нём души, а все его слова разбирались нами на цитаты.

Как всегда, раз в неделю, он приезжал в городскую баню. Вечером за ужином он предложил отцу забрать кого-то из нас на джайлоо к дяде. Тут меня словно прорвало, я стала просить отца отпустить меня с дедом, хотя мама пыталась возразить, ссылаясь на моё слабое здоровье. Дед сказал, что как раз на свежем воздухе и кумысе можно поправиться. Так на следующее утро, я весело бежала с дедушкой на автобусную станцию. Сначала мы приехали в аил, домой к нему и стали собираться. Я слабо представляла себе, что такое джайлоо, но ожидание чего-то необыкновенного не покидало меня. Рано утром навьючив лошадь, дед посадил меня впереди, и мы поехали.

Мерно качалось седло, пахло полынью и чем-то хвойным. Седая старческая бородёнка тоже покачивалась в такт