Сейчас Гуров сидел и вспоминал, что как раз за два часа до начала спектакля все чуть было не сорвалось – Орлова неожиданно вызвали к заместителю министра, а у Крячко сломалась машина за МКАДом. И все-таки друзья успели. За минуту до первого звонка, но успели. Гуров обрадовался, что не стал ничего говорить Маше, и сейчас сидел и смотрел на сцену, физически ощущая, что Станислав Крячко и Петр Орлов расслабились, увлеклись действием, происходящим на сцене. Ну вот и славно, подумал он, смена обстановки – самый лучший способ отдыха.

Занавес, антракт, загорелись светильники. Лев с улыбкой наблюдал, как его друзья расслабленно посматривают по сторонам, как им не хочется даже вставать из удобных кресел. Крячко проводил взглядом зрелую даму в вечернем платье и пробормотал вялым голосом без всякого энтузиазма:

– Помнится, раньше в буфете подавали пиво.

– Пива хочешь? – хмыкнул Орлов. – Театрал-эстет.

– Нет, я не настаиваю, – оживился Станислав возможности побалагурить. – Но должна же быть свобода выбора?

– Петр, – незаметно толкнул Орлова плечом Гуров. – Смотри, вон двое тебе машут. Знаешь их?

– Твою ж в душу, – проворчал генерал, потом сделал радушное лицо и, поднявшись, начал пробираться по ряду к выходу.

– Кто это? – тут же насторожился Крячко. – Нет, не наши. Не из МВД.

Орлов исчез до конца последнего акта, но когда друзья собрались идти поздравлять Марию с премьерой, снова появился.

– Извините, ребята! Должность у меня такая. Представительская. Всех я должен знать, со всеми поддерживать хорошие отношения. И не зависит от того, носит человек форму или нет. И деловые круги, и силовики, и кого только нет в перечне моих обязательных встреч.

– Вот почему Гуров не хочет становиться генералом, – понимающе покивал головой Крячко.

– Вам легче, вы можете оставаться просто сыщиками, а я уже не могу.

– Но кто-то же должен нам создавать условия для нормальной работы, – принимая административный удар на себя, улыбнулся Гуров. – Все, хватит ныть! Пошли поздравлять. Мы же решили сегодня отрешиться от службы!

– Я ною? – засмеялся Орлов. – Да если бы не я, вы бы все…

Время перевалило за полночь и замерло. Гуров сидел рядом с женой на заднем сиденье такси и смотрел на проносившиеся мимо улицы. Не замерло только движение на дорогах, но оно в Москве не замирает почти никогда. А вот свет в окнах домов стал гаснуть, меньше стало прохожих на тротуарах. Город опускался в полусон.

Маша рядом зашелестела букетом цветов. Она всегда забирала из театра домой самый красивый букет или тот, который дарил ей муж. Остальные оставляла в театре, но чаще раздаривала подругам и молодым актрисам. Девушки смущались, но им было лестно, что сама Мария Строева передает им свои букеты как признание их актерского мастерства, их таланта, удачно сыгранной роли. Мария Строева это умела – создавать вокруг себя атмосферу позитива.

– Лева, сколько мы с тобой уже просто так не гуляли по городу? – тихо спросила Маша.

Гуров повернул голову и удивленно посмотрел на жену. Глаза ее сделались задумчивыми и печальными, как перед долгой разлукой. Он обнял Машу за плечи, притянул к себе, и она, благодарно ткнувшись ему головой в подбородок, сказала «мур».

– Хочешь, мы сейчас погуляем? – предложил Лев. – Представляешь, долгий-долгий рабочий день позади, наступил поздний вечер, и нам абсолютно некуда спешить. Никто нас нигде не ждет, и мы предоставлены сами себе. Можем гулять сколько хотим.

– А кто из нас должен быть романтиком? – тихо улыбнулась Маша. – Ты, полковник, или я, актриса?

– Если бы я не был романтиком, я бы на тебе не женился.

– А каким романтиком надо быть мне, чтобы выйти замуж за полковника полиции, который целыми днями возится с уголовниками? – Маша подняла глаза на мужа и добавила: – Пошли. Правда, хочется просто пройтись.

Они остановили такси и пошли по ночной улице, глядя на огни рекламы, на яркие витрины магазинов. Маша просунула руку Гурову под локоть и повисла на нем совсем как тогда, когда они еще не были мужем и женой, но уже… проводили вместе вечера. Лев вдруг хитро посмотрел на Машу и потянул ее в подземный переход.

– Неужели целоваться? – тихо засмеялась она.

Гуров прижал ее к стене прямо на ступенях и поцеловал в губы. Оторвавшись от них, посмотрел ей в глаза и прошептал:

– И не только. Я же помню, что последний раз ты ела черт знает когда.

Он потянул ее в подземный переход, откуда они вышли к вокзалу. Найдя маленькое пустое кафе на первом этаже, Гуров усадил Машу за угловой столик и принес две чашки ароматного чая с лимоном и бутерброды. Они сидели, пили чай и шептались, низко склоняясь друг к другу головами. Редкие посетители, встречающие поздние поезда, или пассажиры, ожидающие посадки, заходили, брали чай, булочки, выпивали и уходили.

– Мы с тобой как влюбленные на свидании, – засмеялась Маша, покосившись на продавщицу.

Гуров посмотрел на жену и подумал о том, что давно не видел у нее таких спокойных глаз. Глаз, в которых было вот такое спокойное счастье.

– Знаешь, о чем я сейчас подумала? – Маша продолжала крутить в тонких пальцах пустую чашку. – Мир становится таким простым и понятным, когда два человека могут вот так позволить себе побыть вдвоем, когда им комфортно вдвоем. Когда этот мир остается за дверью квартиры, стоит им только вернуться к себе домой.

Гуров кивал головой и соглашался. А сам думал о том, что завтра он встанет и пойдет совсем в другой мир. Далекий и от постановок выдуманного мира театра, и даже от мира их квартиры. Он пойдет в мир преступников. Мир уродов, потому что склонность к совершению преступлений, как теперь уже доказали медики, заложена в некоторых из нас на уровне хромосом. И они крадут у ближнего, тащат из кармана, квартиры, поезда. Тащат у государства порой в миллионных масштабах. Убивают, лгут, совершают подлости, потому что иначе не могут. Такова их жизнь. И такова его работа, разыскивать этих уродов и отдавать следователю, а потом судьям, чтобы им выносили приговоры и изолировали от общества хоть на какое-то время. Но они опять будут возвращаться и снова совершать гнусности и подлости. И нельзя их изолировать навсегда, потому что шанс надо давать даже им.

Надежда Рукатова вышла из душа в пушистом белом халате, который изумительно подчеркивал цвет ее загорелых крепких ножек. Женщина знала свои достоинства и знала, что нравится Максиму. Именно вот так, в халатике, с еще влажным телом, с влажными волосами, которые сворачиваются кудряшками, с ароматом геля для душа.

Мужчина, сидевший в кресле у окна, скользнул взглядом по ее телу, рывком поднялся и, проходя мимо Надежды, провел рукой по груди и животу.

– Я быстро, детка!

Она прикрыла глаза от нахлынувших ощущений из-за этого короткого, умелого прикосновения. Максим был моложе ее на шесть лет, и у Надежды всегда начинало сладко ныть внизу живота, когда она думала о том, что этот молодой крепкий мужчина выбрал именно ее, что ему нравится секс с ней, что он без ума от нее как от женщины. Порой она даже пугалась, а не обман ли это. Но потом соглашалась сама с собой, что так разыгрывать страсть и желание невозможно. Он же просто зверь в постели. О, как ей это нравилось, нравилось оказываться в его власти, в его сильных руках, нравилось отдаваться его бешеным фантазиям.