— Да вы заебали! — взрывает меня. — Чего вы хотите? Я не понимаю! — врезаюсь кулаком в стену. — Ей с родным братом будет хуже, чем с чужими людьми? Вы реально так считаете?!

— Вспыльчивый, — дописывает вторая тётка.

— А-а-а, сссука! — стучусь лбом о стену и больше совсем не улыбаюсь инспекторам. Очевидно же, что это всё показуха. Меня откровенно засаживают, чтобы забрать малую.

Они снова пишут. Наверное, помечают, что я матерюсь.

— В течении ближайших нескольких дней комиссия примет решение по твоему заявлению. До свидания, Саркис.

Гордо подняв головы, они сваливают, пачкая наш пол своими грёбаными туфлями!

Зло рыча, пробиваю двоечку в стену. В глазах искрит от боли в костяшках. На кухню заглядывает испуганная сестрёнка. Смаргивает крупные слёзы с ресниц.

Подслушивала, засранка.

— Иди сюда, — сажусь на пол и тяну к ней руки.

Подходит. Тут же крепко обнимает меня за шею, укладывает голову на плечо. Точно всё слышала.

— Меня заберут, да? — всхлипывает Ана.

— Кто им тебя отдаст? — зло ухмыляюсь, понимая, что какую бы ненависть я не испытывал к нашему родному отцу, мне придётся засунуть гордость в задницу и ехать к нему, просить помощи.

Саркис

Где-то в мобиле у меня был номер этого донора спермы. Листаю контакты, вспоминая, как он записан. Мог удалить со злости ещё тогда, три года назад, когда единственный раз в жизни сжал зубы и пошёл к нему за помощью. Естественно, получил отказ.

«Все деньги в бизнесе. Кризис. У меня маленькие дети. Ты мужчина. Решай» — говорил он мне в семнадцать, когда заболела мама, а я только окончил школу и поступил в универ.

Три года я боролся за неё сам, как умел. Потом появились друзья, профессиональные гонки, помощь спонсоров. Стало легче, но маму это не спасло. Мы лишь продлили ей жизнь на эти самые три года.

А отец… Он ни разу не приехал за всё это время. Ни разу не позвонил. Ещё вчера я бы не пустил его на порог, если бы он всё же решился. Спустил бы с лестницы, дал в рожу и послал на хуй.

Моя гордость бунтует. Злость на ублюдка разогревает кровь до точки кипения. Мне физически больно от мысли, что надо опять идти туда и просить. Да Ана даже не помнит его! Мама показывала ей фотографии, пока я не психанул и не сжёг их все. У нас с сестрой фамилия матери и отчество по деду. Тупо звучит, конечно: Яковлевы Саркис Романович и Анаит Романовна. По хуй! Со скандалом, но я уговорил мать поменять нам документы. Не хотел ничего от так называемого отца. Ни имени, ни денег, ни связей.

Друзья мне с сестрёнкой не помогут. Из самых близких, наверное, Гордей, наш тренер в мотоклубе, и его беременная невеста. Мы узнавали. Им не дадут опеку. Гордый всё ещё под следствием, жилплощадь тоже не подходит. У них однушка уже фактически на троих. Ясиной бабушке тоже отказали. Возраст. Захар учится, Кит со справкой из психиатрической больницы. Тут даже связи его отца не помогут. Мою Анаит никому из них не отдадут.

Вариантов не остаётся. Номер отца находится в самом низу списка, подписанный как «Ублюдок».

Набираю. Слушаю гудки и смотрю, как сестрёнка делает нам с ней чай. Нарезает остатки сыра, выкладывает слоями на ломтики батона, всё время сдувая с лица растрепавшиеся тёмные пружинки кудрявых волос.

— Да! — наконец раздаётся раздражённое в трубке.

— Это твой типа сын, — поясняю, совершенно уверенный в том, что мой номер у него никак не записан. — Надо поговорить.

— Саркис? — хрипло и удивлённо.

— У тебя есть ещё взрослые дети? — зло усмехаюсь в ответ. — Хотя, не удивлюсь.

Так. Стоп. Мне нужна его помощь. Выдыхаем, мать его! Выдыхаем!

— Точно ты, — посмеивается отец года. — Что случилось? Опять что-то с матерью?

— Ерунда. Она умерла месяц назад!

А-а-а!!! Сука! Тормозов у меня нет. Плохо.

Продолжаем дышать. Глаза только резать начинает.

Глубокий вдох. Выдох. Спокойно. Это всё ради сестры.

— Чёрт, — с сожалением, в которое я не верю. — Ты помнишь адрес? Он не изменился.

— Помню, — цежу сквозь зубы, уперевшись лбом в оконное стекло.

Пережитое тогда унижение забыть сложно.

— Завтра к шести приезжай. Поужинаем и поговорим.

— Окей, — отняв трубку от уха, скидываю звонок и продолжаю пялиться в окно.

— Кис, иди пить чай, — тихо зовёт сестра.

Ухожу сначала в ванную. Закрываюсь. Включаю воду. Упираю обе ладони в раковину и смотрю на себя в зеркало. Взгляд волчий, скулы заострились, волосы дыбом. Дикий, блядь! Иначе и не скажешь.

Умываюсь и выхожу к Анаит. Она жуёт бутерброд, болтая скрещенными в щиколотках ногами под столом.

Сажусь напротив. Залпом выпиваю сразу половину сладкого чая из чашки.

— Мы будем сегодня докрашивать стены? — спрашивает она.

— Конечно. Доедай, переодевайся и начнём.

Только сначала мне надо сделать ещё один звонок. Пока сестра допивает чай и доедает мой бутер, набираю напарника из автосервиса, в который недавно устроился. Договариваюсь подмениться. Я снова выйду в ночную, чтобы завтра к шести успеть доехать до отца. Ну а он отработает за меня день.

Допив чай, иду к соседке из квартиры напротив. Прошу снова присмотреть за Анаит. В благодарность выношу ей мусор и поливаю цветы на лестничной клетке.

Мы с малой докрашиваем стены в её спальне. Выходит довольно нежно, как она хотела. Здесь осталось совсем немного доделать, и можно возвращать мебель на свои места. Я обещал сестре новое покрывало на кровать и занавески, подходящие под цвета в комнате. С зарплаты надо будет купить и приниматься за гостиную. Её я хочу изменить полностью.

К восьми уезжаю на смену. Работы наваливается много. К текущим машинам привозят ещё три тачки с пометкой «срочно». И до утра я загружаю голову ими, гася в себе всё ещё бултыхающийся осадок от разговора с отцом. Главное, не сорваться завтра. Я не прощу себе, если Ану заберут в детский дом и тем более если отдадут в чужую семью. У неё есть своя. Я — её семья!

Отработав свои двенадцать часов, еду отсыпаться. На одном из светофоров дёргаю байк вперёд, выскакивая перед «шестёркой». Водила бьёт по тормозам и недовольно сигналит. Высовывается в окно, начинает орать, задерживая движение.

— Извини! — подняв визор шлема, ору в ответ. Ногами отталкиваясь от асфальта, откатываюсь назад.

Сплю наполовину. После прошлой ночной отоспаться не дали.

Сворачиваю, потом ещё раз. И добираюсь до нашего двора. Соседка на скамейке.

— Доброе утро, — киваю ей. — Как Ана? Нормально всё?